Айболит и Драчунья
Айболит и Драчунья
Автор идеи: А.Соколовский
Воплощение и редактура: Goddes Ветвь сетевого проекта StEllA_Ir
Во-первых, этот мелкий пиз*юк Сенька Борзиков ушёл домой и унёс с собой дворовой мяч. Во-вторых, всё утро почему-то не везло: во дворе сегодня крутилась одна мелкошня...
Гуля Калашникова, с перекошенной недовольством гримаской на лице, проводила взглядом исчезающего в подъезде Сеньку и предложила оставшейся мелочи играть в стоп-карикало на деньги. Все малыши обрадовано засопели и полезли в карманы за хранящимися вкладышами от жевачки «Your 1-st dollar».
И в третьих, тут, откуда ни возьмись, нарисовалась вся растрёпанная Воробей и запыхавшимся от стремительного продвижения по жизни за последние пять минут голосом, сообщила: «Гулечка, тама... опять какие-то пацаны нашу баньку по..жгли... и два белобрысых каких-то ещё...»
* * *
Небольшая очередь к школьному кабинету биологии состояла из персон-носителей двух видов и граней вселенского мировоззрения. Часть особей женского пола, надцати лет от роду, придерживалась той точки зрения, что колоть будут в руку и будет не очень больно. Другая же часть, была настроена не столь оптимистически, и утверждала, что укол придётся всё же в задницу, и спокойно сидеть после этого можно будет лишь на унитазе, или лежа животом на кровати...
Подошедшая к кабинету Танечка – обладательница батистово-голубого ковбойского галстука на шее и организатор внешкольного досуга учащихся школы – доступно объяснила, что вообще-то уколов не будет... и все очень обрадовались... а будет всего лишь общепрофилактический медосмотр... и все снова очень встревожились.
Накаленная атмосфера слухов и внутренней паники охватила весь покоящийся в урочной тишине коридор. Тихим шепотом утверждалось, что придётся снимать трусы перед теми дядьками и тётьками, которые сидели сейчас в кабинете и, наверняка, только прикидывались врачами, а на самом деле всю жизнь мечтали увидеть кого-нибудь без трусов... При этом, изначально склонная к пессимизму часть женского общества, заявляла теперь, что придётся не только быть без трусов, но и неторопясь расхаживать полностью голыми между столами с разными представителями медицинских профессий, словно на выставке топ-моделей... Несколько раз предлагалось всем дружно взбунтоваться и сбежать пока не поздно куда глаза глядят, к примеру в кино. Но на прошлой неделе один из девятых классов за такой поход в кино был морально растерзан объединёнными силами педагогов и родителей, в силу чего для остальных синематограф на данный момент утратил свою привлекательность и актуальность.
Гуле, весь этот трёп, был полностью до пизд*ы – она стояла, облокотившись на стену, и читала любимого «Дон Кихота» Сервантеса. Уколов она не боялась никогда, и пустую болтовню, вокруг этого вопроса, слегка презирала. Рядом с ней, извечно-верным её пажом ошивалась Ириска Авицына, которая пыталась донести до подруги осколки народного мнения и возникших дебатов.
— Гуль, а ты снимешь, если скажут?.. А если там дядьки эти увидят?.. Гуль, по правде, ну скажи а!.. Я боюсь... Снимешь, а?...», - доставала ее, взволнованным шёпотом, Ирча.
– А куда денусь? Сниму, не мешай! – и лизнув палец, перелистнула очередную страницу повествования.
— Да ты чё, Гуль!.. А если увидят?.. А?» - от переживаний та, аж зачухала по колготам сзади рукой.
– Пусть видят, брысь Ириска, – мне еще тридцать три страницы осталось...
– Блин, у тебя всегда тридцать три страницы!.. Гуль, а девчонки говорят, что там, на онанизм будут всех проверять...
– На какой ещё онанизм? – кинув вздернутой, выщипанной бровкой, вдруг удивилась Калашникова.
– На простой! Дрочишь ты, или нет – сразу узнают!.. Вон Олька Стасова недавно рассказывала, что у неё старшая сестра пошла к гинекологу и там сразу все сразу узнали, что она злостная онанистка и дрочит... и потом все её матери рассказали... а та полдня за Олькиной сеструхой по всему району с авоськой моталась, кричала «Убью, прошмандовка!»... ну ты же знаешь тёть Катю – у нее это запросто...
В этот момент дверь в кабинет биологии открылась, и улыбающийся мужчина с седыми висками объявил, что «Проходим по пять человек, в алфавитном порядке фамилий, на входе и выходе не задерживаем себя и своих товарищей!».
Первая пятёрка, в которой исчезла и Ириска, быстро скрылась в дверях, а Гуля Калашникова неожиданно почувствовала дрожь тёплой каменной стены под плечом: уже пару минут, строчки из книги не вмещались ей в голову.
Дрожала, конечно же, не стена. Бедную Гулю изнутри чуть колотило, она была наслышана о всём вреде и жуткой порочности этого запретного понятия. Еще два месяца назад, она впервые узнала несколько вычитанных ею в медицинской энциклопедии научных и полунаучных синонимов для этого позорного сексуально-физиологического явления. И после этого, уже две учебные четверти ежедневно и тайно предавалась этому «подростковому рукоблудию» и «женской мастурбации», давая себе каждые выходные самую страшную клятву в следующий же понедельник навсегда остановить недостойное и общественно-постыдное занятие. Трижды ей удавалось продержаться до вечера вторника; и один раз – до утра среды... В порыве борьбы, она даже выбросила с балкона свой смешной пенал-карандаш и заставила младшего брата отвезти на дачу её старый портфель, в который были уложены все имевшиеся в доме шариковые дезодоранты. Но по прежнему никуда не удавалось деть собственные пальцы, а время, проводимое ею в одиночестве на даче, вновь стало особо приятным...
Гулька до последнего не верила в весь этот девчачий бред на пороге медосмотра, но даже самая зыбкая вероятность оказаться публично уличённой в кошмарном грехе была для неё подобна внутреннему низвержению в пропасть порока.
Когда через две, на третью, пятёрки пришла ее очередь, она была максимально собрана и немного бледна. Чтобы не выдать себя вздрагивающими пальцами, ей приходилось всё время поджимать их в кулачки. Отрешенно зайдя в кабинет, почти не запомнила, как снимала с себя школьную сумку и верхнюю одежду, как взвешивалась и приседала перед женщиной в больших округлых очках, как прошла ещё через несколько врачей в дальний угол. Очнулась она, уже представ перед сверлящим взглядом мужчины с уложенной сединой и блуждающим от её пупка к глазам и обратно. «Дульсинея» стояла возле него абсолютно голой, в спущенных до колен трусулях, и автоматически прикрывала обеими ладошками свой, покрытый мягкой шёрсткой, лобок...
– Ага... Так, значит это вы - Гуля Калашникова, да? – листнув страничку мед карты, Айболит сосредоточенно что то читал в ней. – А вы оказывается, драчунья, моя милая!!! – он с едва заметной улыбкой поднял свой пристальный взгляд на нее и на этот раз оставил его смотреть Гульке прямо в глаза. – Не ожидал, не ожидал...
– Я?... нет... что вы... – Гулины смоляные зрачки стремительно забегали по сторонам, ища невесть откуда сочувствия и скорой помощи и, не найдя, рухнули вниз, вытеснив из-под нижних век две непрошенные слезы.
Густая краска стыда постепенно залила всё лицо «Дульсинеи», спустилась на тонкую шейку и заалела на пунцовых от волнения и вздёрнутых вверх сосочках, зажатых между предплечьями тугих грудей...
– Вот что, дорогуша! – врач что-то написал в своих бумажках. – Зайдете ко мне после уроков! Я буду в вашем школьном медкабинете. Мне необходимо поговорить с вами, перед тем как я буду разговаривать с вашими родителями.
Стоит ли говорить, что два последних урока, любительница любовных романов провела в состоянии тихого ужаса... «Но как?!», – билась о внутреннюю поверхность глаз с трудом сдерживаемыми слезами несчастная мысль, – «Он ведь даже не посмотрел... туда!». А слова, о предстоящей беседе с ее родителями, просто приводили ее в ступорный шок...
После последнего звонка, до
ждавшись тишины на лестницах, она добрела до пропасти, и шагнула в нее...
Он сидел за столом укромного медкабинета, занимая место школьной медсестры Раечки, а его спина молчала вместе с замершей на пороге Гулей. «Пожалуйста, только не говорите...», молвила идущая на «костер инквизиции» заготовленную загодя фразу, но как выяснилось про себя...
– Пожалуйста, не говорите родителям!.. Я больше не... буду!.. – жалобно повторила Гуля, уже вслух, переминаясь босоножками у закрывшейся, за ее спиной, двери.
– Вы уверены? – спина обернулась, и строгие глаза Доктора вновь упёрлись жертве прямо в зрачки. – Вы и впрямь уверены, что этого не повторится?!
В его голосе прозвучала настолько жёсткая сталь, что Гуля поневоле вспомнила оброненный с балкона, а на следующее утро найденный в царапучих кустах шиповника злополучный пенал-карандаш. И ей стало стыдно до невозможного: быть настолько уверенной в себе, она, похоже, больше уже не могла.
– Да... – едва слышно прошептала Гуля, с опущенными ниже первого этажа глазами. – Не говорите им пожалуйста, что я... мастурбирую... Моя мама меня не поймёт!
– Ч..что? – в глазах ее инквизитора мелькнула лёгкая растерянность, и в воздухе повисла неловкая пауза, по истечении которой тут же сменилась некоторой заинтересованностью. – Гуля... и давно это с вами...?
– Нет... не очень... наверное с осени... – школьница снова заливалась румянцем перед расслабленно сидящим лекарем. А он, уже подобрав скользнувший было сквозь улыбку смех, серьёзно произнёс:
– Что ж, тогда родители пока подождут! Но мне необходимо исследовать ваш феномен, дорогуша! Давайте, раздевайтесь!
И могучая спина в тёмно-сером обтягивающем пиджаке вернулась на место, к столу.
– Совсем? – голос Гули немного осел, но положительное решение вопроса с родителями крайне ободрило её саму.
– Нет, до трусиков! – донеслось из-за квадрата спины. – А снимать с тебя их, буду я!
Гулька мгновенно заценила его иронию, и аккуратно сложила трусы поверх стопки с одеждой: -Я всё....
– Присаживайся, вот сюда! – теперь Айболит полностью развернулся к ней и поставил напротив себя стул в двух шагах. – Писю уже можно не закрывать – ты на приёме у врача, а не на собственной свадьбе!
Он снял её ладони с лобка и положил их ей на расцарапанные загорелые коленки. - Погоди-ка! - он быстро поднялся, прошёл к двери и щёлкнул замком.
– Так, ну что тут у нас? – мужчина снова сел перед ней и, наклонившись, осторожно развёл в стороны её ножки.
Не совсем уже детская Гулина писька, робко выглянула к нему вздернутым клиторком, из под длинных бело-розовых губок, покрытых бархатистым, реденьким пушком, который неуловимо сбегал узкой струйкой завитушек к стиснутой на седушке, попе. Впервые в жизни, Гуля неожиданно почувствовала, как вместо заслоняющего всё и вся стыда, её наполняет привычно тёплое чувство внизу живота.
– Ну давай, показывай! – ласково произнёс он, и убрал руки.
– Ч..что... показывать?.. – замерла она с приоткрытым от удивления ртом и коленками.
– Показывай, как ты мастурбируешь! – пояснил доктор. – Дать тебе совет и оказать посильную помощь, я смогу, лишь составив полное представление о виде и степени заботящего тебя процесса! Только так...
Он бережно взял её правую ладошку и вновь приблизил к мягонькому, Гулиному животику.
– Ой... нет... я не смогу... так... – слабо запротестовала девчуля, в то время как её указательный и средний пальцы привычно ухватились за выступающую нежную складочку на самом верху пиписьки.
– Может, ты хочешь, чтобы я отвернулся? – и глаза Айболита вновь заискрились неприкрытой иронией. – Как считаешь – мне так удобней будет ставить диагноз?! Успокойся, и продолжай... как будто меня здесь нет, и ты находишься лишь наедине с собой... Ну? Как обычно... В мягкой постели... или под тёплым душем... или перед школой, в утреннем туалете...
Убаюкивающий, мягкий голос завораживал, а его вторая рука ласково коснулась свободной коленки и нежно щекотнула чувствительный край вчерашней царапки. Поддавшись на уговоры, Гуля чуть чуть прикрыла глаза и неспеша забегала обеими пальчиками в ставшей скользкой, от несбыточных желаний, промежности.
К счастью, поначалу строгий, Айболит, оказался добрым... Такие точно ничего не рассказывают родителям, возможно, и даже, скорее всего, он вообще её вылечит. Привычный и волнующий щёкот между пальцами наполнял юную грешницу такими радужными ощущениями, что она совсем позабыла о приводивших её в ужас четверть часа назад проблемах, и теперь самозабвенно ласкала себя на глазах у внимательно созерцающего это увлекательное действо, доктора.
Но доктор не вылечил доверчивую пациентку... Когда ей стало совсем хорошо, она приоткрыла глаза и в полном отчаянии решила, что наоборот: это она заразила врача! Потому как тот, похоже, занялся тем же, чем и она: он шевельнул пальцами в застёжке штанов, ловко извлекая на свет розовато-коричневый кожистый ствол, от вида которого отличница и скромница пятнадцать минут назад упала бы в обморок. Но теперь она пребывала в таком неописуемом восторге, что её животик мелко задрожал от нежданно нахлынувшей радости!
Гулена тихонько застонала, и заерзала взмокшей задницей на скользком сиденьи стула, вспомнив о том, что неизбежно следовало за каждым её потаённым оргазмом и служило основой едва ли не всех её опасений, и вытекающих из них нравомучений: в приступе эйфории Гуленька каждый раз непроизвольно описывалась. Обильно, порывисто, и неудержимо,. . . а это конечно очень заметно, если речь шла о простынях! Поэтому единственное, о чём неверно предположил половой терапевт, была «мягкая постель» – Гулька никогда не занималась этим в кровати. И теперь это должно было случиться прямо сейчас, перед чужим дяденькой, который для того чтобы удобней было наблюдать за ее таинством, почти вплотную придвинул к её коленкам свой стул... Но заведенной до предела цыпочке уже было всёравно: как говорится - по барабану и его колотушке...
Без капли смущения, она наблюдала за тем, как хищно оголилась фиолетовая сливка на его конце, в кулаке, и от этого невиданного зрелища всю Гулю просто выгнуло мостиком на стуле. Вскрикнув, и не сдерживая себя, она выпустила стремительную, тугую струю далеко от себя... Серебристые капельки, как рассыпавшиеся бусинки точно попали в его мясисто поджатые, как большая ореховая скорлупа, яйца. Дохтур ещё пару раз ошалело качнул кулаком и из его ствола, в ответ к изогнутой на стуле Гуле, тоже полетели сверкающими шариками, густые, пули. Одна из них, достигнув Гулиной пипули, тягуче повисла утончающейся молочной нитью на самом краю, у только что хорошенько отдроченной ею коралловой ракушки...
* * *
– Дорогушенька, это всё, конечно, прелестно... – доктор улыбался над ней, застёгивая штаны и подавая приходящей в себя после такого, столь безумного порыва и чувственного оргазма, вещи. – Но, во-первых, дай мне слово, что с этой минуты ты перестанешь считать болезнью вполне нормальные проявления человеческого организма... А во-вторых, Гуля, я должен тебе признаться, что хотел поговорить с тобой о совершенно другом! Ну, скажи мне, пожалуйста, за что ты вчера столь варварским образом избила моих бледнолицых оболтусов? – Не поняла, о чем это вы? – красавица была просто очаровательна в своей непосредственности.
– Ну, те, две майки, которые ты превратила в груду утиль-сырья, они всего лишь три дня назад были куплены их мамочкой и моею обожаемой женой!
– Так они ведь баньку нашу.. . подожгли...– Гулька, всё ещё голая, замялась с прижатым к животику платьицем: в её затуманенное сознание начинало входить понимание роковой ошибки. – Как же... но вы же сказали, что я? Зажмурившись, девица вдруг загадочно улыбнулась, и совсем неожиданно для себя поняла, что уже ничуть не смущается своей тайной и такой обворожительной привычки...
Автор идеи: А.Соколовский
Воплощение и редактура: Goddes Ветвь сетевого проекта StEllA_Ir
Во-первых, этот мелкий пиз*юк Сенька Борзиков ушёл домой и унёс с собой дворовой мяч. Во-вторых, всё утро почему-то не везло: во дворе сегодня крутилась одна мелкошня...
Гуля Калашникова, с перекошенной недовольством гримаской на лице, проводила взглядом исчезающего в подъезде Сеньку и предложила оставшейся мелочи играть в стоп-карикало на деньги. Все малыши обрадовано засопели и полезли в карманы за хранящимися вкладышами от жевачки «Your 1-st dollar».
И в третьих, тут, откуда ни возьмись, нарисовалась вся растрёпанная Воробей и запыхавшимся от стремительного продвижения по жизни за последние пять минут голосом, сообщила: «Гулечка, тама... опять какие-то пацаны нашу баньку по..жгли... и два белобрысых каких-то ещё...»
* * *
Небольшая очередь к школьному кабинету биологии состояла из персон-носителей двух видов и граней вселенского мировоззрения. Часть особей женского пола, надцати лет от роду, придерживалась той точки зрения, что колоть будут в руку и будет не очень больно. Другая же часть, была настроена не столь оптимистически, и утверждала, что укол придётся всё же в задницу, и спокойно сидеть после этого можно будет лишь на унитазе, или лежа животом на кровати...
Подошедшая к кабинету Танечка – обладательница батистово-голубого ковбойского галстука на шее и организатор внешкольного досуга учащихся школы – доступно объяснила, что вообще-то уколов не будет... и все очень обрадовались... а будет всего лишь общепрофилактический медосмотр... и все снова очень встревожились.
Накаленная атмосфера слухов и внутренней паники охватила весь покоящийся в урочной тишине коридор. Тихим шепотом утверждалось, что придётся снимать трусы перед теми дядьками и тётьками, которые сидели сейчас в кабинете и, наверняка, только прикидывались врачами, а на самом деле всю жизнь мечтали увидеть кого-нибудь без трусов... При этом, изначально склонная к пессимизму часть женского общества, заявляла теперь, что придётся не только быть без трусов, но и неторопясь расхаживать полностью голыми между столами с разными представителями медицинских профессий, словно на выставке топ-моделей... Несколько раз предлагалось всем дружно взбунтоваться и сбежать пока не поздно куда глаза глядят, к примеру в кино. Но на прошлой неделе один из девятых классов за такой поход в кино был морально растерзан объединёнными силами педагогов и родителей, в силу чего для остальных синематограф на данный момент утратил свою привлекательность и актуальность.
Гуле, весь этот трёп, был полностью до пизд*ы – она стояла, облокотившись на стену, и читала любимого «Дон Кихота» Сервантеса. Уколов она не боялась никогда, и пустую болтовню, вокруг этого вопроса, слегка презирала. Рядом с ней, извечно-верным её пажом ошивалась Ириска Авицына, которая пыталась донести до подруги осколки народного мнения и возникших дебатов.
— Гуль, а ты снимешь, если скажут?.. А если там дядьки эти увидят?.. Гуль, по правде, ну скажи а!.. Я боюсь... Снимешь, а?...», - доставала ее, взволнованным шёпотом, Ирча.
– А куда денусь? Сниму, не мешай! – и лизнув палец, перелистнула очередную страницу повествования.
— Да ты чё, Гуль!.. А если увидят?.. А?» - от переживаний та, аж зачухала по колготам сзади рукой.
– Пусть видят, брысь Ириска, – мне еще тридцать три страницы осталось...
– Блин, у тебя всегда тридцать три страницы!.. Гуль, а девчонки говорят, что там, на онанизм будут всех проверять...
– На какой ещё онанизм? – кинув вздернутой, выщипанной бровкой, вдруг удивилась Калашникова.
– На простой! Дрочишь ты, или нет – сразу узнают!.. Вон Олька Стасова недавно рассказывала, что у неё старшая сестра пошла к гинекологу и там сразу все сразу узнали, что она злостная онанистка и дрочит... и потом все её матери рассказали... а та полдня за Олькиной сеструхой по всему району с авоськой моталась, кричала «Убью, прошмандовка!»... ну ты же знаешь тёть Катю – у нее это запросто...
В этот момент дверь в кабинет биологии открылась, и улыбающийся мужчина с седыми висками объявил, что «Проходим по пять человек, в алфавитном порядке фамилий, на входе и выходе не задерживаем себя и своих товарищей!».
Первая пятёрка, в которой исчезла и Ириска, быстро скрылась в дверях, а Гуля Калашникова неожиданно почувствовала дрожь тёплой каменной стены под плечом: уже пару минут, строчки из книги не вмещались ей в голову.
Дрожала, конечно же, не стена. Бедную Гулю изнутри чуть колотило, она была наслышана о всём вреде и жуткой порочности этого запретного понятия. Еще два месяца назад, она впервые узнала несколько вычитанных ею в медицинской энциклопедии научных и полунаучных синонимов для этого позорного сексуально-физиологического явления. И после этого, уже две учебные четверти ежедневно и тайно предавалась этому «подростковому рукоблудию» и «женской мастурбации», давая себе каждые выходные самую страшную клятву в следующий же понедельник навсегда остановить недостойное и общественно-постыдное занятие. Трижды ей удавалось продержаться до вечера вторника; и один раз – до утра среды... В порыве борьбы, она даже выбросила с балкона свой смешной пенал-карандаш и заставила младшего брата отвезти на дачу её старый портфель, в который были уложены все имевшиеся в доме шариковые дезодоранты. Но по прежнему никуда не удавалось деть собственные пальцы, а время, проводимое ею в одиночестве на даче, вновь стало особо приятным...
Гулька до последнего не верила в весь этот девчачий бред на пороге медосмотра, но даже самая зыбкая вероятность оказаться публично уличённой в кошмарном грехе была для неё подобна внутреннему низвержению в пропасть порока.
Когда через две, на третью, пятёрки пришла ее очередь, она была максимально собрана и немного бледна. Чтобы не выдать себя вздрагивающими пальцами, ей приходилось всё время поджимать их в кулачки. Отрешенно зайдя в кабинет, почти не запомнила, как снимала с себя школьную сумку и верхнюю одежду, как взвешивалась и приседала перед женщиной в больших округлых очках, как прошла ещё через несколько врачей в дальний угол. Очнулась она, уже представ перед сверлящим взглядом мужчины с уложенной сединой и блуждающим от её пупка к глазам и обратно. «Дульсинея» стояла возле него абсолютно голой, в спущенных до колен трусулях, и автоматически прикрывала обеими ладошками свой, покрытый мягкой шёрсткой, лобок...
– Ага... Так, значит это вы - Гуля Калашникова, да? – листнув страничку мед карты, Айболит сосредоточенно что то читал в ней. – А вы оказывается, драчунья, моя милая!!! – он с едва заметной улыбкой поднял свой пристальный взгляд на нее и на этот раз оставил его смотреть Гульке прямо в глаза. – Не ожидал, не ожидал...
– Я?... нет... что вы... – Гулины смоляные зрачки стремительно забегали по сторонам, ища невесть откуда сочувствия и скорой помощи и, не найдя, рухнули вниз, вытеснив из-под нижних век две непрошенные слезы.
Густая краска стыда постепенно залила всё лицо «Дульсинеи», спустилась на тонкую шейку и заалела на пунцовых от волнения и вздёрнутых вверх сосочках, зажатых между предплечьями тугих грудей...
– Вот что, дорогуша! – врач что-то написал в своих бумажках. – Зайдете ко мне после уроков! Я буду в вашем школьном медкабинете. Мне необходимо поговорить с вами, перед тем как я буду разговаривать с вашими родителями.
Стоит ли говорить, что два последних урока, любительница любовных романов провела в состоянии тихого ужаса... «Но как?!», – билась о внутреннюю поверхность глаз с трудом сдерживаемыми слезами несчастная мысль, – «Он ведь даже не посмотрел... туда!». А слова, о предстоящей беседе с ее родителями, просто приводили ее в ступорный шок...
После последнего звонка, до
ждавшись тишины на лестницах, она добрела до пропасти, и шагнула в нее...
Он сидел за столом укромного медкабинета, занимая место школьной медсестры Раечки, а его спина молчала вместе с замершей на пороге Гулей. «Пожалуйста, только не говорите...», молвила идущая на «костер инквизиции» заготовленную загодя фразу, но как выяснилось про себя...
– Пожалуйста, не говорите родителям!.. Я больше не... буду!.. – жалобно повторила Гуля, уже вслух, переминаясь босоножками у закрывшейся, за ее спиной, двери.
– Вы уверены? – спина обернулась, и строгие глаза Доктора вновь упёрлись жертве прямо в зрачки. – Вы и впрямь уверены, что этого не повторится?!
В его голосе прозвучала настолько жёсткая сталь, что Гуля поневоле вспомнила оброненный с балкона, а на следующее утро найденный в царапучих кустах шиповника злополучный пенал-карандаш. И ей стало стыдно до невозможного: быть настолько уверенной в себе, она, похоже, больше уже не могла.
– Да... – едва слышно прошептала Гуля, с опущенными ниже первого этажа глазами. – Не говорите им пожалуйста, что я... мастурбирую... Моя мама меня не поймёт!
– Ч..что? – в глазах ее инквизитора мелькнула лёгкая растерянность, и в воздухе повисла неловкая пауза, по истечении которой тут же сменилась некоторой заинтересованностью. – Гуля... и давно это с вами...?
– Нет... не очень... наверное с осени... – школьница снова заливалась румянцем перед расслабленно сидящим лекарем. А он, уже подобрав скользнувший было сквозь улыбку смех, серьёзно произнёс:
– Что ж, тогда родители пока подождут! Но мне необходимо исследовать ваш феномен, дорогуша! Давайте, раздевайтесь!
И могучая спина в тёмно-сером обтягивающем пиджаке вернулась на место, к столу.
– Совсем? – голос Гули немного осел, но положительное решение вопроса с родителями крайне ободрило её саму.
– Нет, до трусиков! – донеслось из-за квадрата спины. – А снимать с тебя их, буду я!
Гулька мгновенно заценила его иронию, и аккуратно сложила трусы поверх стопки с одеждой: -Я всё....
– Присаживайся, вот сюда! – теперь Айболит полностью развернулся к ней и поставил напротив себя стул в двух шагах. – Писю уже можно не закрывать – ты на приёме у врача, а не на собственной свадьбе!
Он снял её ладони с лобка и положил их ей на расцарапанные загорелые коленки. - Погоди-ка! - он быстро поднялся, прошёл к двери и щёлкнул замком.
– Так, ну что тут у нас? – мужчина снова сел перед ней и, наклонившись, осторожно развёл в стороны её ножки.
Не совсем уже детская Гулина писька, робко выглянула к нему вздернутым клиторком, из под длинных бело-розовых губок, покрытых бархатистым, реденьким пушком, который неуловимо сбегал узкой струйкой завитушек к стиснутой на седушке, попе. Впервые в жизни, Гуля неожиданно почувствовала, как вместо заслоняющего всё и вся стыда, её наполняет привычно тёплое чувство внизу живота.
– Ну давай, показывай! – ласково произнёс он, и убрал руки.
– Ч..что... показывать?.. – замерла она с приоткрытым от удивления ртом и коленками.
– Показывай, как ты мастурбируешь! – пояснил доктор. – Дать тебе совет и оказать посильную помощь, я смогу, лишь составив полное представление о виде и степени заботящего тебя процесса! Только так...
Он бережно взял её правую ладошку и вновь приблизил к мягонькому, Гулиному животику.
– Ой... нет... я не смогу... так... – слабо запротестовала девчуля, в то время как её указательный и средний пальцы привычно ухватились за выступающую нежную складочку на самом верху пиписьки.
– Может, ты хочешь, чтобы я отвернулся? – и глаза Айболита вновь заискрились неприкрытой иронией. – Как считаешь – мне так удобней будет ставить диагноз?! Успокойся, и продолжай... как будто меня здесь нет, и ты находишься лишь наедине с собой... Ну? Как обычно... В мягкой постели... или под тёплым душем... или перед школой, в утреннем туалете...
Убаюкивающий, мягкий голос завораживал, а его вторая рука ласково коснулась свободной коленки и нежно щекотнула чувствительный край вчерашней царапки. Поддавшись на уговоры, Гуля чуть чуть прикрыла глаза и неспеша забегала обеими пальчиками в ставшей скользкой, от несбыточных желаний, промежности.
К счастью, поначалу строгий, Айболит, оказался добрым... Такие точно ничего не рассказывают родителям, возможно, и даже, скорее всего, он вообще её вылечит. Привычный и волнующий щёкот между пальцами наполнял юную грешницу такими радужными ощущениями, что она совсем позабыла о приводивших её в ужас четверть часа назад проблемах, и теперь самозабвенно ласкала себя на глазах у внимательно созерцающего это увлекательное действо, доктора.
Но доктор не вылечил доверчивую пациентку... Когда ей стало совсем хорошо, она приоткрыла глаза и в полном отчаянии решила, что наоборот: это она заразила врача! Потому как тот, похоже, занялся тем же, чем и она: он шевельнул пальцами в застёжке штанов, ловко извлекая на свет розовато-коричневый кожистый ствол, от вида которого отличница и скромница пятнадцать минут назад упала бы в обморок. Но теперь она пребывала в таком неописуемом восторге, что её животик мелко задрожал от нежданно нахлынувшей радости!
Гулена тихонько застонала, и заерзала взмокшей задницей на скользком сиденьи стула, вспомнив о том, что неизбежно следовало за каждым её потаённым оргазмом и служило основой едва ли не всех её опасений, и вытекающих из них нравомучений: в приступе эйфории Гуленька каждый раз непроизвольно описывалась. Обильно, порывисто, и неудержимо,. . . а это конечно очень заметно, если речь шла о простынях! Поэтому единственное, о чём неверно предположил половой терапевт, была «мягкая постель» – Гулька никогда не занималась этим в кровати. И теперь это должно было случиться прямо сейчас, перед чужим дяденькой, который для того чтобы удобней было наблюдать за ее таинством, почти вплотную придвинул к её коленкам свой стул... Но заведенной до предела цыпочке уже было всёравно: как говорится - по барабану и его колотушке...
Без капли смущения, она наблюдала за тем, как хищно оголилась фиолетовая сливка на его конце, в кулаке, и от этого невиданного зрелища всю Гулю просто выгнуло мостиком на стуле. Вскрикнув, и не сдерживая себя, она выпустила стремительную, тугую струю далеко от себя... Серебристые капельки, как рассыпавшиеся бусинки точно попали в его мясисто поджатые, как большая ореховая скорлупа, яйца. Дохтур ещё пару раз ошалело качнул кулаком и из его ствола, в ответ к изогнутой на стуле Гуле, тоже полетели сверкающими шариками, густые, пули. Одна из них, достигнув Гулиной пипули, тягуче повисла утончающейся молочной нитью на самом краю, у только что хорошенько отдроченной ею коралловой ракушки...
* * *
– Дорогушенька, это всё, конечно, прелестно... – доктор улыбался над ней, застёгивая штаны и подавая приходящей в себя после такого, столь безумного порыва и чувственного оргазма, вещи. – Но, во-первых, дай мне слово, что с этой минуты ты перестанешь считать болезнью вполне нормальные проявления человеческого организма... А во-вторых, Гуля, я должен тебе признаться, что хотел поговорить с тобой о совершенно другом! Ну, скажи мне, пожалуйста, за что ты вчера столь варварским образом избила моих бледнолицых оболтусов? – Не поняла, о чем это вы? – красавица была просто очаровательна в своей непосредственности.
– Ну, те, две майки, которые ты превратила в груду утиль-сырья, они всего лишь три дня назад были куплены их мамочкой и моею обожаемой женой!
– Так они ведь баньку нашу.. . подожгли...– Гулька, всё ещё голая, замялась с прижатым к животику платьицем: в её затуманенное сознание начинало входить понимание роковой ошибки. – Как же... но вы же сказали, что я? Зажмурившись, девица вдруг загадочно улыбнулась, и совсем неожиданно для себя поняла, что уже ничуть не смущается своей тайной и такой обворожительной привычки...