Дело было действительно давно.
Мне тогда ещё и семнадцати не исполнилось.
И жил я тогда с родителями в славном городе Ленинграде в великой мирной стране СССР. Учился в старших классах школы. Увлечённо и упоительно выкладывался в Театре Юношеского Творчества, что был в городском Дворце Пионеров.
Ну а половой вопрос уже стоял. Вроде ещё невеликий, но тугой. Штаны трещали.
Что тогда во мне Катька присмотрела, сегодня вполне понятно. А тогда я ещё себя вообще не знал - не то что ТОЛКОМ…
Училась она со мной в одной школе, даже классом старше. Общались с нею часто и постоянно, тем более что оба были ТЮТовцы и других наших в школе не было. И вообще, в театре считалось, что эта школа под нашим присмотром. То есть часть зрителей на разно-всякие наши премьеры обеспечиваем мы с ней.
Дом-школа-ТЮТ. Колесо. Катилось себе и катилось.
Но вдруг как-то Катюха пропала. В школе нету, в театре тоже. Ну, мне и говорят: вы же в одной школе? Сходи к ней, узнай - что там такое? Заболела? Даже адрес на листке черкнули (я его и так приблизительно знал, только в парадное раньше никогда не заходил).
Тут есть маленькая прелестная деталь: это был где-то 1978-й год и телефона у неё дома НЕ БЫЛО. А мобильники-пейджеры тогда никто даже представить себе не мог. Верх мечтательного воображения упирался в портативную РАЦИЮ, как в шпионском кино…
Но я отвлёкся.
После уроков, не заморачиваясь с одеванием всяких пальто (был самый конец апреля), я поскакал искать обиталище Катьки. Жила-то она (не то, что я, аж 4 остановки ехать) всего 8 минут пёхом от школы, сразу за станцией метро. День был солнечный, пыльно-ветреный. Я добежал за пять минут до тёмного подъезда и нырнул внутрь. Времени было два часа дня с копейками, вторник или среда, так что если её предки на работе, то можно будет потрепаться вдосталь, пока не придут.
А то начнут ещё на заметку брать, да «в женихи примеривать»… лишнее. Катюха как-то рассказывала в компании после репетиции. Вроде веселилась, прикалывалась, а глаза грустные.
Ну а если родители дома - выполню подчёркнуто официальную миссию. Визит к заболевшей соратнице. Репетиции без неё плохо идут и всё такое прочее.
Поднялся я наверх. Четвёртый этаж без лифта. Звоню… Ещё звоню… На третий раз за дверью явные шлёпанцы. И потом сонно-дурной Катькин голос: «Кто там?»
— Катюха, привет! - говорю - Ты там живая? А то пол-ТЮТа на ушах.
— Витьк! - клац замка, - Заходи! Разувайся. А я лягу. Мне стоять тяжело…
И в халате ушлёпала обратно в комнату.
Ну, кеды долой. Тапки какие-то… оба правые. Фиг с ними, пошёл в носках.
— Чем болеешь? Грипп?
— Вить, толком не знаю. Доктор с мамой общался. Но температура уже спала, тридцать семь и семь. Дня три ещё дома лежать. Ем вот эту витаминную муру и антибиотик допиваю. Мать часов в семь придёт и проверит, всё ли употребила.
Первый раз я у неё дома оказался. Комнатка полутёмная, лежит Катька на старом диване, головой к окну. Под тооолстым одеялом. С одной стороны волосы тёмные по подушке разметались и глазищи сияют. А с другой… пятки голые торчат.
— Эй, - говорю, - ты чё пятки-то наружу?
— А лежать легче, - говорит - Не так жарко.
И улыбается.
— Знаешь, хорошо, что ты пришёл. А то тоска. Рассказывай, чего там в ТЮТе… стул вот возьми и сядь рядом.
А комната узкая. Какие-то полки до пола до потолка вдоль стены. И венский стул между ними и диваном входит плохо. Табуретка только стоит. А на ней лекарства и чашка с чем-то на дне. Мыкаюсь со стулом, а Катюха мне подсказывает:
— Табуретку сдвинь к окну… нет. Не влезает стул. Тогда садись сбоку на диван. Ой, только дай я сама повыше сяду. Обе подушки мне под спину и место сразу будет...
Ухватил я одну подушку и держу, пока она ворочается, сидя и пристраиваясь… вижу на спинке стула у двери халатик… и вдруг меня пронзило. Увидел - как при вспышке - что на ней только ночнушка. Застёгнутая до ворота. Но больше-то на Катьке ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕТ! Просто спинным мозгом почуял, что оно вот так...
Наклонился я и подложил свою подушку Кате за спину. И, поправляя-устраивая, обхватил её под мышки, усаживая повыше… и почувствовал, как волнующе-свободно колыхнулись под тканью крупные мягкие ГРУДИ - на Катьке не было всегдашнего лифчика! Мои руки как-то сами скользнули-проверили по рубашке и девичьему телу под ней: ой, как мягонько...
Дыхание сорвало. Кровь загремела в ушах. Перед глазами у меня алело пылающее Катькино ушко и тёмнорусая вьющаяся прядь её волос.
— Витя-а-а… не наадооо… - тихо протянула она.
— Это.. чего?… не надо?.. - так же тихо бормотал я, вдыхая запах её волос и не в силах оторвать от неё своих осторожно-жадных осязающих ладоней...
Дальше помню происходившее обрывками. Яркими картинками. Чувственными всплесками.
. .. потрясающее ощущение нежной, гладкой и бархатистой кожи Катюхиного живота и бёдер. Обжигающе горячей!..
— Витюшааа… Не надооо… - почти стон. Но мои ладони ласковы и настойчивы. Расстёгнутая ночнушка, преодолевая вялое сопротивление безвольных рук, мягко и неодолимо стягивается через густую душистую волну Катюхиной гривы. Упруго выскользнувшие на волю живые тяжёлые округлости. Запрокинутая Катюшина голова. Дрожащие ресницы, пушок на щеке. Бьющаяся на шее жилка под моими губами. Гладкое плечо с родинкой, нежный мягкий бок… Скомканно-спутанная шёрстка под мелко дышащим матово-жемчужным животом... Катюня вдруг со стоном попыталась отвернуться на бок, к стене. Я быстро обхватил её, что-то невнятно говоря и стараясь бережно удержать…
… Неожиданная упругая прохлада торчащих вверх и навстречу Катькиных сисек, восхитительно тугих и налитых. Царапающие камешки скользнувших по мне сосков. Сомкнувшееся на моей шее жаркое кольцо рук. Сумасшедшее ощущение нежных горячих ног, обхвативших мне поясницу. Совместная электрическая волна, пробежавшая по нашим сомкнувшимся животам…
— Вить-ть-ть-т-т-т-т-ть…
У неё стучали зубы. У меня тоже. Но у Катьки-то жар, а у меня что?..
— Пп-погоди. Ккатя.. одеялом накроемся?… - мои руки автономно и беспорядочно блуждали где-то в жарком мохнатеньком низу, ласково-настойчиво раздвигая девичьи бёдра и направляя на ощупь куда-то упруго упёршийся чуть внутри нежной складочки невыносимо торчащий и гудящий отросток...
- Ккатенька, счас… я счас.. - бормотал я, крепко обхватив и прижавшись к её телу. Туго напирая и безумно стараясь продавиться куда-то ещё глубже. Втискивался упрямыми судорожными толчками, дрожа и желая слиться в единое, - с-сейчас... я счас!.. счас!..
- Ннет-т-т-ты чтто… Ввитттюшка… не на... ВвитенькААААА!!!....
Тугое мешающее сужение внутри Кати вдруг влажно прорвалось и я разом проткнулся глубоко в тёплую мякоть. Катюня сдавленно охнула, крепко стиснув меня бёдрами и мгновенно закаменев животом. Я перепуганно замер и ещё крепче прижался к ней. Катюха судорожно вздохнула и её заколотило мелкой дрожью. Она прерывисто дышала сквозь зубы, съезжая от меня вбок с подушек. Встрёпанная и зажмурившаяся. А я, ошалев от блаженно-зудящих ощущений и в страхе, что девушка меня ОТТОЛКНЁТ… стал сильными и частыми ударами вгонять своё вздыбленное хозяйство в безумно сладкую горячую дырочку. Не помня себя, ДОЛБИЛ мою Катеньку в полном экстазе и во всю подростковую дорвавшуюся силу…
— А! А!! ой! мама!... ты... что... да...да! ДААаа!... - толчками стонала Катюня. Её бёдра и руки
стали мягонькими, но держали крепко. А я наяривал! наяривал! глубже! глубже! ГЛУБЖЕ!..
…впитывая в себя на всю жизнь впечатавшееся зрелище: пылающее румянцем ошалелое Катькино лицо и тугое ритмическое вздрыгивание набухших грудей. В такт! бурным! толчкам! Раз! Раз! Раз! Раз! Раз! раскосые твёрдые соски ТОРЧКОМ тыкали в воздух… диван ликующе пел всеми пружинами и трещал. Натужно пыхтевшая Катюня вдруг бурно задышала и с аханьем стала ПОДДАВАТЬ мне навстречу! насаживаясь!жарко и сладко! ЕЩЁ! ЕЩЁ! и ЕЩЁ! Захваченный безудержным ритмом и ощущая растущее давление в своём толстеющем стержне, я немыслимым образом удвоил силу ударов и начал вбивать одеревеневшую письку уже наотмашь и с дикой энергией! сбрасывая распирающее гудящее напряжение в жаркий чмокающий Катькин ТОННЕЛЬ. Твёрдо и мощно пронзаемая, жёстко сотрясаемая моим усилившимся долбежом Катюня вдруг сладостно взвыла и тоже наддала! ВРАЗНОС. И мы полетели, не помня себя. Как взбесившийся поезд.
Естественно, долго это продолжаться не могло. Продлись это взаимное накачивание ещё минуту, мы бы просто оба умерли. Одновременно.
… совместный железный ритм мощных сладчайших протыкающих движений. Мокрое жаркое чмоканье чего-то внутри и двойное синхронное хриплое дыхание. Бурное горячее нарастание чего-то неизбежного и перехватывающего дух. Безумные невидящие Катины глаза… Потом невиданный дотоле ВЗМЫВ нестерпимого блаженства… как удар молнии! меня дико затрясло, до искр из глаз. Пронизывающая крестец сладость раз за разом влажно и мощно выстреливалась из меня в горячее нутро вдруг жарко задёргавшейся и разом обмякшей, слабо вздрагивающей Катюши. Я чувствовал, что уже всё! пустой! но никак не мог остановиться. Валялся на девушке обессиленный, но всё КОНЧАЛ, КОНЧАЛ И КОНЧАЛ! А распластанная Катя лежала подо мной, как в обмороке, вся мягко-безвольная, прерывисто дыша… и только в её жарких недрах что-то упруго пульсировало, вздрагивало и сладко обжимало мой ствол на каждый прыск. Как будто выдаивало меня досуха…
Сладко передёрнувшисьв последний раз, я безвольно сполз, заваливаясь на правый бок. В блаженной расслабленной нирване. Сил не было вообще никаких. Выбрызнул все. Но я очень хотел увидеть ЕЁ сейчас ВСЮ, полностью. Какая она ОБАЛДЕННО ГОЛАЯ и КРАСИВАЯ!..
И тут диван кончился.
Я просто оказался на полу. Ну, не совсем на полу. Там лежало свалившееся с нас в процессе общения одеяло и валялась в беспорядке моя содранная невесть когда и как школьная форма - вперемешку с Катюшиной ночнушкой, моими трусами и одним носком. Второй, естественно, так и остался на мне. Поскольку делу не мешал… и вообще было не до него.
На мой «бух» Катенька ойкнула и попыталась приподняться. Получилось плохо, плечи не держали, локти подламывались и разъезжались.
— Лежи-лежи!.. - вскинулся я и с трудом утвердился, встав на колени сбоку у изголовья. Обалденное зрелище открылось мне. Солнечный свет из окна бронзил раскинутую по подушкам русую гриву Катиной шевелюры, мягко подсвечивая все выпуклости, изгибы и впадинки её бело-жемчужного тела. Золотым нимбом вспыхнула шёрстка лобка…
— Не шевелись, Катюня. Ты чудо… дай тобой полюбоваться…
А Катя лежала тихо-тихо, повернув голову и задумчиво-ласково глядя на меня мерцающими глазищами. Обмякшие сисечки трогательно разъехались по бокам, соски расслабились и «распустились» бледно-розовыми кружками с малиновыми вершинками… всё равно красиво. Я смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляда. Господи, первый раз вижу всё это нежнейшее великолепие! и так близко! И совсем не стыдно, а удивительно хорошо и спокойно… Ощущение, что время остановилось. И тёплое переполняющее чувство… благодарности?..
Неожиданно девушка плавно протянула сияющую от солнца руку и осторожно провела ладонью в тени за светящимся в солнечном луче хохолком, в промежности. Вынула на свет. Посмотрела. Глубоко вздохнула. Все пальцы в красно-розовых потёках. Нежные бёдра тоже были перемазаны в крови.
— Ой, Витюша... Я же говорила: не надо. Застирывай теперь. Да ещё тайком.
И внезапно улыбнулась. А я вдруг смутился и потупился. Увидел, что моё съёжившееся хозяйство и волосня вокруг него слиплись от крови и… осознал.
— Ой, Катя… чё я с тобой сделал…
— Витюшка, - серые глаза Кати смотрели ласково и серьёзно, - Ты мне давно нравился. А пришёл сегодня ко мне сам. Ведь правда?
Я открыл рот… и кивнул. Чувствуя, что краснею. И сознался, внутренне холодея:
— Катюша, я ведь это… спустил в тебя. Внутрь. Ну… ТУДА. Много и не раз. Я… мне было не остановиться!
— Я знаю, Витенька.
— Ты же можешь забеременеть!
— Глупенький, хороший мой… - она опять улыбнулась. - Не бойся. Сегодня удачный день. Я тебя люблю и ты сделал меня женщиной. И я после сегодняшнего праздника точно не забеременею. Даю тебе честное слово, правда-правда.
Она заворочалась и повернулась на левый бок, лицом ко мне. Титечки мягко и прелестно свесились вбок, качнув бледно-розовыми куполками сосков. Катя меня уже совершенно не стеснялась. А вот я её почему-то ДА… Вот какая незадача. Ведь это же я парень, и это я её, как говорится, ВЫЕБАЛ. Своим хуем совал и спускал несчётно горячей малафьи в её юную жаркую пизду. Чего же МНЕ её, мной отъёбанную, стесняться?
А вот смущён, покою нет. Потому что целку ей поломал, вон кровищи сколько. Малафьи в девушку с полстакана набузыкал, не меньше… Соблазнил, говоря по-старому.
Так что, если честно, то виноват и обязан.
А если совсем честно - то ни капли не жалею и даже рад. Только вот беременность была бы оччень некстати и для Кати и для меня. Пока, по крайней мере.
Пока все эти мысли у меня промелькнули - гляжу, сгребла Катя в кучку кровавую простыню, сидит на ней. Красивая, голая и на меня внимательно смотрит. Деловая такая и чёртики в глазах.
— Витюша, - говорит, - кончай страдать. Голый страдалец с окровавленной писькой, да ещё в одном носке… ну, правда же, смешно. А нам ещё за собой прибирать. Сколько времени? Полчетвёртого? Ну! Всё успеем сделать. Есть хочешь?
— Не-а. Пить хочется. – Мне всё ещё было не по себе.
— Там на кухне сок в холодильнике. Принеси, пожалуйста. Я тоже хочу… погоди!
— Что, родная?
— Поцелуй меня… ох… Спасибо тебе, хороший мой. Ой, нет-нет, остановись. И - вот что: сегодня больше НЕ НАДО, ладно? А то и родителей не услышим - я ведь с тобой, оказывается, тоже с ума схожу…
Какая УЛЫБКА! нежная, светлая… я потянулся к девушке, как магнитом…
Катя перехватила мою руку, сняв со своего, матово светящегося, колена:
— Ты вообще помыться мне дашь? Витюнь, ау! Стоп! Вон и писька уже опять торчком - «рад стараться»… Витька – брэк! На сегодня хватит, ну болит же! порвал ты мне там всё, что надо - пусть чуть подживёт, хотя бы… Да и застирать ещё. Простыню измазанную я сняла, в ванной замочу. А ты оденься. И сок с кухни принеси.
— Хорошо, Катюш! - я помог ей, мягкой и тёплой, подняться и подал халатик и смятую простыню. Девушка взяла у меня всё и медленно пошла из комнаты. На полу за ней оставались белёсые красно-розовые капли. Я быстро и тихо стал их вытирать валяющимся носком, чтобы не впитались… У двери в ванную Катя обернулась.
— Ты у меня изумительный. И - не бросай меня, ладно? А то я умру…
*****
Я её и не бросил. Просто жизнь распорядилась по-своему.
***
Мы были друг у дружки первыми.
И жил я тогда с родителями в славном городе Ленинграде в великой мирной стране СССР. Учился в старших классах школы. Увлечённо и упоительно выкладывался в Театре Юношеского Творчества, что был в городском Дворце Пионеров.
Ну а половой вопрос уже стоял. Вроде ещё невеликий, но тугой. Штаны трещали.
Что тогда во мне Катька присмотрела, сегодня вполне понятно. А тогда я ещё себя вообще не знал - не то что ТОЛКОМ…
Училась она со мной в одной школе, даже классом старше. Общались с нею часто и постоянно, тем более что оба были ТЮТовцы и других наших в школе не было. И вообще, в театре считалось, что эта школа под нашим присмотром. То есть часть зрителей на разно-всякие наши премьеры обеспечиваем мы с ней.
Дом-школа-ТЮТ. Колесо. Катилось себе и катилось.
Но вдруг как-то Катюха пропала. В школе нету, в театре тоже. Ну, мне и говорят: вы же в одной школе? Сходи к ней, узнай - что там такое? Заболела? Даже адрес на листке черкнули (я его и так приблизительно знал, только в парадное раньше никогда не заходил).
Тут есть маленькая прелестная деталь: это был где-то 1978-й год и телефона у неё дома НЕ БЫЛО. А мобильники-пейджеры тогда никто даже представить себе не мог. Верх мечтательного воображения упирался в портативную РАЦИЮ, как в шпионском кино…
Но я отвлёкся.
После уроков, не заморачиваясь с одеванием всяких пальто (был самый конец апреля), я поскакал искать обиталище Катьки. Жила-то она (не то, что я, аж 4 остановки ехать) всего 8 минут пёхом от школы, сразу за станцией метро. День был солнечный, пыльно-ветреный. Я добежал за пять минут до тёмного подъезда и нырнул внутрь. Времени было два часа дня с копейками, вторник или среда, так что если её предки на работе, то можно будет потрепаться вдосталь, пока не придут.
А то начнут ещё на заметку брать, да «в женихи примеривать»… лишнее. Катюха как-то рассказывала в компании после репетиции. Вроде веселилась, прикалывалась, а глаза грустные.
Ну а если родители дома - выполню подчёркнуто официальную миссию. Визит к заболевшей соратнице. Репетиции без неё плохо идут и всё такое прочее.
Поднялся я наверх. Четвёртый этаж без лифта. Звоню… Ещё звоню… На третий раз за дверью явные шлёпанцы. И потом сонно-дурной Катькин голос: «Кто там?»
— Катюха, привет! - говорю - Ты там живая? А то пол-ТЮТа на ушах.
— Витьк! - клац замка, - Заходи! Разувайся. А я лягу. Мне стоять тяжело…
И в халате ушлёпала обратно в комнату.
Ну, кеды долой. Тапки какие-то… оба правые. Фиг с ними, пошёл в носках.
— Чем болеешь? Грипп?
— Вить, толком не знаю. Доктор с мамой общался. Но температура уже спала, тридцать семь и семь. Дня три ещё дома лежать. Ем вот эту витаминную муру и антибиотик допиваю. Мать часов в семь придёт и проверит, всё ли употребила.
Первый раз я у неё дома оказался. Комнатка полутёмная, лежит Катька на старом диване, головой к окну. Под тооолстым одеялом. С одной стороны волосы тёмные по подушке разметались и глазищи сияют. А с другой… пятки голые торчат.
— Эй, - говорю, - ты чё пятки-то наружу?
— А лежать легче, - говорит - Не так жарко.
И улыбается.
— Знаешь, хорошо, что ты пришёл. А то тоска. Рассказывай, чего там в ТЮТе… стул вот возьми и сядь рядом.
А комната узкая. Какие-то полки до пола до потолка вдоль стены. И венский стул между ними и диваном входит плохо. Табуретка только стоит. А на ней лекарства и чашка с чем-то на дне. Мыкаюсь со стулом, а Катюха мне подсказывает:
— Табуретку сдвинь к окну… нет. Не влезает стул. Тогда садись сбоку на диван. Ой, только дай я сама повыше сяду. Обе подушки мне под спину и место сразу будет...
Ухватил я одну подушку и держу, пока она ворочается, сидя и пристраиваясь… вижу на спинке стула у двери халатик… и вдруг меня пронзило. Увидел - как при вспышке - что на ней только ночнушка. Застёгнутая до ворота. Но больше-то на Катьке ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕТ! Просто спинным мозгом почуял, что оно вот так...
Наклонился я и подложил свою подушку Кате за спину. И, поправляя-устраивая, обхватил её под мышки, усаживая повыше… и почувствовал, как волнующе-свободно колыхнулись под тканью крупные мягкие ГРУДИ - на Катьке не было всегдашнего лифчика! Мои руки как-то сами скользнули-проверили по рубашке и девичьему телу под ней: ой, как мягонько...
Дыхание сорвало. Кровь загремела в ушах. Перед глазами у меня алело пылающее Катькино ушко и тёмнорусая вьющаяся прядь её волос.
— Витя-а-а… не наадооо… - тихо протянула она.
— Это.. чего?… не надо?.. - так же тихо бормотал я, вдыхая запах её волос и не в силах оторвать от неё своих осторожно-жадных осязающих ладоней...
Дальше помню происходившее обрывками. Яркими картинками. Чувственными всплесками.
. .. потрясающее ощущение нежной, гладкой и бархатистой кожи Катюхиного живота и бёдер. Обжигающе горячей!..
— Витюшааа… Не надооо… - почти стон. Но мои ладони ласковы и настойчивы. Расстёгнутая ночнушка, преодолевая вялое сопротивление безвольных рук, мягко и неодолимо стягивается через густую душистую волну Катюхиной гривы. Упруго выскользнувшие на волю живые тяжёлые округлости. Запрокинутая Катюшина голова. Дрожащие ресницы, пушок на щеке. Бьющаяся на шее жилка под моими губами. Гладкое плечо с родинкой, нежный мягкий бок… Скомканно-спутанная шёрстка под мелко дышащим матово-жемчужным животом... Катюня вдруг со стоном попыталась отвернуться на бок, к стене. Я быстро обхватил её, что-то невнятно говоря и стараясь бережно удержать…
… Неожиданная упругая прохлада торчащих вверх и навстречу Катькиных сисек, восхитительно тугих и налитых. Царапающие камешки скользнувших по мне сосков. Сомкнувшееся на моей шее жаркое кольцо рук. Сумасшедшее ощущение нежных горячих ног, обхвативших мне поясницу. Совместная электрическая волна, пробежавшая по нашим сомкнувшимся животам…
— Вить-ть-ть-т-т-т-т-ть…
У неё стучали зубы. У меня тоже. Но у Катьки-то жар, а у меня что?..
— Пп-погоди. Ккатя.. одеялом накроемся?… - мои руки автономно и беспорядочно блуждали где-то в жарком мохнатеньком низу, ласково-настойчиво раздвигая девичьи бёдра и направляя на ощупь куда-то упруго упёршийся чуть внутри нежной складочки невыносимо торчащий и гудящий отросток...
- Ккатенька, счас… я счас.. - бормотал я, крепко обхватив и прижавшись к её телу. Туго напирая и безумно стараясь продавиться куда-то ещё глубже. Втискивался упрямыми судорожными толчками, дрожа и желая слиться в единое, - с-сейчас... я счас!.. счас!..
- Ннет-т-т-ты чтто… Ввитттюшка… не на... ВвитенькААААА!!!....
Тугое мешающее сужение внутри Кати вдруг влажно прорвалось и я разом проткнулся глубоко в тёплую мякоть. Катюня сдавленно охнула, крепко стиснув меня бёдрами и мгновенно закаменев животом. Я перепуганно замер и ещё крепче прижался к ней. Катюха судорожно вздохнула и её заколотило мелкой дрожью. Она прерывисто дышала сквозь зубы, съезжая от меня вбок с подушек. Встрёпанная и зажмурившаяся. А я, ошалев от блаженно-зудящих ощущений и в страхе, что девушка меня ОТТОЛКНЁТ… стал сильными и частыми ударами вгонять своё вздыбленное хозяйство в безумно сладкую горячую дырочку. Не помня себя, ДОЛБИЛ мою Катеньку в полном экстазе и во всю подростковую дорвавшуюся силу…
— А! А!! ой! мама!... ты... что... да...да! ДААаа!... - толчками стонала Катюня. Её бёдра и руки
стали мягонькими, но держали крепко. А я наяривал! наяривал! глубже! глубже! ГЛУБЖЕ!..
…впитывая в себя на всю жизнь впечатавшееся зрелище: пылающее румянцем ошалелое Катькино лицо и тугое ритмическое вздрыгивание набухших грудей. В такт! бурным! толчкам! Раз! Раз! Раз! Раз! Раз! раскосые твёрдые соски ТОРЧКОМ тыкали в воздух… диван ликующе пел всеми пружинами и трещал. Натужно пыхтевшая Катюня вдруг бурно задышала и с аханьем стала ПОДДАВАТЬ мне навстречу! насаживаясь!жарко и сладко! ЕЩЁ! ЕЩЁ! и ЕЩЁ! Захваченный безудержным ритмом и ощущая растущее давление в своём толстеющем стержне, я немыслимым образом удвоил силу ударов и начал вбивать одеревеневшую письку уже наотмашь и с дикой энергией! сбрасывая распирающее гудящее напряжение в жаркий чмокающий Катькин ТОННЕЛЬ. Твёрдо и мощно пронзаемая, жёстко сотрясаемая моим усилившимся долбежом Катюня вдруг сладостно взвыла и тоже наддала! ВРАЗНОС. И мы полетели, не помня себя. Как взбесившийся поезд.
Естественно, долго это продолжаться не могло. Продлись это взаимное накачивание ещё минуту, мы бы просто оба умерли. Одновременно.
… совместный железный ритм мощных сладчайших протыкающих движений. Мокрое жаркое чмоканье чего-то внутри и двойное синхронное хриплое дыхание. Бурное горячее нарастание чего-то неизбежного и перехватывающего дух. Безумные невидящие Катины глаза… Потом невиданный дотоле ВЗМЫВ нестерпимого блаженства… как удар молнии! меня дико затрясло, до искр из глаз. Пронизывающая крестец сладость раз за разом влажно и мощно выстреливалась из меня в горячее нутро вдруг жарко задёргавшейся и разом обмякшей, слабо вздрагивающей Катюши. Я чувствовал, что уже всё! пустой! но никак не мог остановиться. Валялся на девушке обессиленный, но всё КОНЧАЛ, КОНЧАЛ И КОНЧАЛ! А распластанная Катя лежала подо мной, как в обмороке, вся мягко-безвольная, прерывисто дыша… и только в её жарких недрах что-то упруго пульсировало, вздрагивало и сладко обжимало мой ствол на каждый прыск. Как будто выдаивало меня досуха…
Сладко передёрнувшисьв последний раз, я безвольно сполз, заваливаясь на правый бок. В блаженной расслабленной нирване. Сил не было вообще никаких. Выбрызнул все. Но я очень хотел увидеть ЕЁ сейчас ВСЮ, полностью. Какая она ОБАЛДЕННО ГОЛАЯ и КРАСИВАЯ!..
И тут диван кончился.
Я просто оказался на полу. Ну, не совсем на полу. Там лежало свалившееся с нас в процессе общения одеяло и валялась в беспорядке моя содранная невесть когда и как школьная форма - вперемешку с Катюшиной ночнушкой, моими трусами и одним носком. Второй, естественно, так и остался на мне. Поскольку делу не мешал… и вообще было не до него.
На мой «бух» Катенька ойкнула и попыталась приподняться. Получилось плохо, плечи не держали, локти подламывались и разъезжались.
— Лежи-лежи!.. - вскинулся я и с трудом утвердился, встав на колени сбоку у изголовья. Обалденное зрелище открылось мне. Солнечный свет из окна бронзил раскинутую по подушкам русую гриву Катиной шевелюры, мягко подсвечивая все выпуклости, изгибы и впадинки её бело-жемчужного тела. Золотым нимбом вспыхнула шёрстка лобка…
— Не шевелись, Катюня. Ты чудо… дай тобой полюбоваться…
А Катя лежала тихо-тихо, повернув голову и задумчиво-ласково глядя на меня мерцающими глазищами. Обмякшие сисечки трогательно разъехались по бокам, соски расслабились и «распустились» бледно-розовыми кружками с малиновыми вершинками… всё равно красиво. Я смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляда. Господи, первый раз вижу всё это нежнейшее великолепие! и так близко! И совсем не стыдно, а удивительно хорошо и спокойно… Ощущение, что время остановилось. И тёплое переполняющее чувство… благодарности?..
Неожиданно девушка плавно протянула сияющую от солнца руку и осторожно провела ладонью в тени за светящимся в солнечном луче хохолком, в промежности. Вынула на свет. Посмотрела. Глубоко вздохнула. Все пальцы в красно-розовых потёках. Нежные бёдра тоже были перемазаны в крови.
— Ой, Витюша... Я же говорила: не надо. Застирывай теперь. Да ещё тайком.
И внезапно улыбнулась. А я вдруг смутился и потупился. Увидел, что моё съёжившееся хозяйство и волосня вокруг него слиплись от крови и… осознал.
— Ой, Катя… чё я с тобой сделал…
— Витюшка, - серые глаза Кати смотрели ласково и серьёзно, - Ты мне давно нравился. А пришёл сегодня ко мне сам. Ведь правда?
Я открыл рот… и кивнул. Чувствуя, что краснею. И сознался, внутренне холодея:
— Катюша, я ведь это… спустил в тебя. Внутрь. Ну… ТУДА. Много и не раз. Я… мне было не остановиться!
— Я знаю, Витенька.
— Ты же можешь забеременеть!
— Глупенький, хороший мой… - она опять улыбнулась. - Не бойся. Сегодня удачный день. Я тебя люблю и ты сделал меня женщиной. И я после сегодняшнего праздника точно не забеременею. Даю тебе честное слово, правда-правда.
Она заворочалась и повернулась на левый бок, лицом ко мне. Титечки мягко и прелестно свесились вбок, качнув бледно-розовыми куполками сосков. Катя меня уже совершенно не стеснялась. А вот я её почему-то ДА… Вот какая незадача. Ведь это же я парень, и это я её, как говорится, ВЫЕБАЛ. Своим хуем совал и спускал несчётно горячей малафьи в её юную жаркую пизду. Чего же МНЕ её, мной отъёбанную, стесняться?
А вот смущён, покою нет. Потому что целку ей поломал, вон кровищи сколько. Малафьи в девушку с полстакана набузыкал, не меньше… Соблазнил, говоря по-старому.
Так что, если честно, то виноват и обязан.
А если совсем честно - то ни капли не жалею и даже рад. Только вот беременность была бы оччень некстати и для Кати и для меня. Пока, по крайней мере.
Пока все эти мысли у меня промелькнули - гляжу, сгребла Катя в кучку кровавую простыню, сидит на ней. Красивая, голая и на меня внимательно смотрит. Деловая такая и чёртики в глазах.
— Витюша, - говорит, - кончай страдать. Голый страдалец с окровавленной писькой, да ещё в одном носке… ну, правда же, смешно. А нам ещё за собой прибирать. Сколько времени? Полчетвёртого? Ну! Всё успеем сделать. Есть хочешь?
— Не-а. Пить хочется. – Мне всё ещё было не по себе.
— Там на кухне сок в холодильнике. Принеси, пожалуйста. Я тоже хочу… погоди!
— Что, родная?
— Поцелуй меня… ох… Спасибо тебе, хороший мой. Ой, нет-нет, остановись. И - вот что: сегодня больше НЕ НАДО, ладно? А то и родителей не услышим - я ведь с тобой, оказывается, тоже с ума схожу…
Какая УЛЫБКА! нежная, светлая… я потянулся к девушке, как магнитом…
Катя перехватила мою руку, сняв со своего, матово светящегося, колена:
— Ты вообще помыться мне дашь? Витюнь, ау! Стоп! Вон и писька уже опять торчком - «рад стараться»… Витька – брэк! На сегодня хватит, ну болит же! порвал ты мне там всё, что надо - пусть чуть подживёт, хотя бы… Да и застирать ещё. Простыню измазанную я сняла, в ванной замочу. А ты оденься. И сок с кухни принеси.
— Хорошо, Катюш! - я помог ей, мягкой и тёплой, подняться и подал халатик и смятую простыню. Девушка взяла у меня всё и медленно пошла из комнаты. На полу за ней оставались белёсые красно-розовые капли. Я быстро и тихо стал их вытирать валяющимся носком, чтобы не впитались… У двери в ванную Катя обернулась.
— Ты у меня изумительный. И - не бросай меня, ладно? А то я умру…
*****
Я её и не бросил. Просто жизнь распорядилась по-своему.
***
Мы были друг у дружки первыми.