Дневник Маргарет Симс. Часть 1
Доброго времени суток, уважаемый Читатель. Не знаю, как и где Вы нашли мой дневник, но, если Вы читаете эти строки, значит, хорошо постарались в его поиске. Я расскажу историю из своего прошлого, которая в буквальном смысле слова перевернула весь мой мир, всю меня как личность. По причинам, которые будут указаны ниже, часть информации я вынуждена скрыть от Вашего цепкого взгляда, но и того, что я изложу, уверена, будет предостаточно.
Итак, (даже не верится, что я это делаю) мне для начала придется рассказать о том, какой я пишу эту запись: я абсолютно голая, если не считать белых туфель 38-го размера с небольшой платформой на 15см. шпильке. Подобную обувь я часто видела на стриптизершах и молодых проститутках и считаю, что в данной ситуации она мне подходит как нельзя кстати, потому что я — похотливая сука, была ей всегда и остаюсь даже в свои 37, замужество и умницу дочь. Между ног у меня жарко и мокро (вероятно, я уже испачкала собой стул), мои соски окаменели и зудят, требуя терзаний, клитор набух и пульсирует, смазка вытекает рекой. Внизу живота ноющая пустота. Я вижу свое отражение в большом зеркале напротив, и от своего унизительного вида текущей самки возбуждаюсь еще больше. Но сладкий момент разрядки для напрягшейся плоти еще очень далеко — прежде я должна всю историю изложить на бумаге. Конечно, никто не узнает, если два этих события поменять местами, но я не смею отступить от приказа Хозяев ни на шаг. К тому же, подобная эротическая пытка и сопутствующие ей страдания мне нравятся...
Моя история начнется 20 лет назад, когда я юной девицей была отправлена родителями к своей кузине на целое лето. Не знаю, почему был выбран термин «кузина» ибо, сколько я после не копалась в генеалогии своей семьи, никаких родственников и родственниц в ней не обнаруживала. Но это было уже после, а тогда меня этот вопрос совсем не волновал. Казалось даже очень позитивным, что будет старшая «сестра», которой можно поведать свои девичьи секреты, переживания.
Дом Элеоноры Б. (как я уже писала выше, часть информации я вынуждена скрыть, поэтому фамилий в рассказе Вы, уважаемый Читатель, прочесть не сможете) больше походил на замок, этакая фамильная громадина с многовековой историей, сотнями комнат, полуразрушенными стенами с бойницами — одним словом для любителей средневековой романтики — просто рай. Мне, прилетевшей из Нью-Йорка и успевшей пожить в Париже, было непривычно охватывать взором такие огромные пространства и осознавать, что все это принадлежит одному человеку. Помимо самого здания была еще соответствующая прилегающая территория с английским парком, диким лесом, ухоженным прудом и огороженным песчаным пляжем на западном побережье Франции. Одним словом, городской девушке все здесь казалось сошедшей со страниц средневекового романа сказкой. В этих краях смена дня и ночи проходила куда быстрее привычного мне распорядка, и прощальный шорох колес такси о серую дорожку гравия я услышала в сгущавшихся сумерках, хотя на моих часиках не было и семи вечера.
Парадную массивную дубовую дверь, обитую железом, мне неожиданно открыла красивая темноволосая женщина лет 30—35 в костюме горничной с глубоким вырезом, удачно подчеркивающим ее пышную грудь. Стройные ноги ее были полностью открыты глазу из-за короткой длины юбки, а высокий каблук и черные ажурные чулочки придавали волнующий законченный образ. Честно говоря, не ожидала встретить ничего подобного, скорее была готова увидеть «Беримора», ну или типа, на него чем-то смахивающего. А тут роскошная, ухоженная женщина с теплой приятной улыбкой. Мне она сразу понравилась. Да и кто я такая, думала я тогда, чтобы косо смотреть на здешние порядки — может здесь принято иметь подобную прислугу, и женщины подобные ей встречаются в таких фривольных костюмчиках довольно часто? Хотя, надо сказать, в то время еще не началась эпоха пресловутой «сексуальной революции», посему мне, наверное, была простительна некая смущенная реакция.
Луиза, так звали горничную, проводила меня в гостиную, огромную комнату со старинной дубовой мебелью, высоким потолком и нереальных размеров висячей люстрой. Не представляю, как раньше слуги в этом замке поджигали сотни свечей, крепящихся к ней, но теперь всю работу делало электричество — прогресс добрался и до этой отдаленной провинции.
Хозяйка дома встретила меня еще более лучезарной улыбкой, сидя, как и положено, во главе длиннющего стола, с полупустым бокалом вина в изящной руке.
— А вот и вы, наша уважаемая гостья! — сказала она на прекрасном английском, и я вконец вдохнула с облегчением — языкового барьера, которого так боялась, не предвиделось. Впрочем, французский язык я знала довольно сносно, чтобы понимать, что говорят (все-таки за спиной семь лет его изучения в школе), а вот самой отвечать было куда проблематичнее, увы, тут нужна была практика, а ее-то как раз и не хватало.
— Проходите Мари, садитесь, — указала она мне на стул рядом с собой. — Вы, наверное, уставшие с дороги и голодные? Луиза, надеюсь, нам есть чем накормить юную принцессу?
— Конечно, Госпожа, — робко молвила горничная и устучала каблучками в сторону кухни.
Было забавно, но одновременно и приятно, слышать, как Элеонора произносит мое имя: с мягким акцентом и характерным ударением на последний слог. Так женственно и чарующе мое имя не произносил никто, все Маргарет да Маргарет, ну, в лучшем случае Мэри — ассоциации сами придумаете (у меня в голове всегда возникало либо Тэтчер, либо Попинс — на самом деле, те еще персонажи).
А вот Элеоноре ее имя шло именно в контексте его строгости, грации, воли. Строгие со своей особенной красотой черты лица, волевой взгляд томной синевы глаз, безупречные манеры и осанка, водопад прямых золотистых волос, которые в тот вечер она убрала наверх стильной прической, давая насладиться взгляду ее белоснежной шеей. Одним словом, Элеонора полностью оправдывала, как теперь модно говорить имидж, полновластной хозяйки замка.
Робко присев на соседний стул, я стала смущенно ждать ужина. Смущенно, потому что ну никак не вписывалась в окружающий интерьер. Мои потертые джинсы, коричневатый джемпер и спортивные кроссовки ничем не выделялись на улицах Нью-Йорка, но здесь просто кричали, что я чужая, из другого мира. Одного взгляда на роскошное вечернее платье Элеоноры хватило, чтобы горько пожалеть о том, что я не позаботилась взять чего-либо более официального, чем сменные футболки да шорты.
К тому же ее обращение на мой счет к Луизе — «юная принцесса» — никак не вязалось с моим представлением о собственной персоне. К своему горькому сожалению ничем кроме высокого роста, который так же являлся моим жутким комплексом, я похвастать не могла. Ломкие прямые рыжие волосы, грязная кожа лица со всеми вытекающими, нескладная фигура (2-ой размер груди был пределом мечтаний), невзрачные черты лица. Какая же это принцесса? Скорее, золушка без шансов на внимание принца. Но, то и дело я ловила на себе взгляд Элеоноры, который, казалось, проникал внутрь меня, не удовлетворяясь внешним поверхностным осмотром, и от этого взгляда меня начинала бить мелкая дрожь, а затем бросало в жар. Так я и сидела, неуверенно елозя на твердом стуле с прямой спинкой, с залитыми румянцем щеками, пока Луиза не накрыла стол. Было очень неловко, но одновременно во мне зарождалось какое-то непонятное чувство, ласково шептавшее о чем-то загадочном и приятном.
О, еда была великолепна! Слюнки текут даже сейчас, хотя прошло столько времени, от воспоминания, как готовила Луиза. Впрочем, подробно на этом останавливаться не буду (а то придется вдобавок к своей истории написать кулинарную книгу по ее рецептам), скажу лишь, что изысканные блюда стали дополнительным аспектом, подчеркивающим всю неординарность, случившегося со мной.
После еды и бокала отменного вина (кстати, первого в моей жизни), а так же вежливого разговора о трудном пути сюда. .. из Америки, я потихоньку стала клевать носом. Гостеприимная хозяйка тут же заметила сие плачевное состояние, и Луизе было велено проводить меня до моей комнаты. Странно, но мне хотелось остаться, однако Элеонора была неумолима.
Поднимаясь по массивной дубовой лестнице на второй этаж, я поймала себя на мысли, что неотрывно слежу за ягодицами Луизы. Белые, округлые они грациозно колыхались, пока она поднималась по лестнице впереди меня. И только потом до меня дошло, что я не увидела на них трусиков. Горничная ходила без них в этой короткой юбчонке! Это было шоком. Никогда и нигде ничего подобного не видела и даже не предполагала. Но потом я подумала, что, вообще, было бы здорово вот так вот в юбке, пусть и не такой короткой, пройтись по улицам Парижа, якобы забыв надеть трусики. Это будоражило, интриговало. Наверное, мои мысли отразились на лице, ибо Луиза, показав мне комнату, смущенно улыбнулась и поспешила удалиться. Ее смущение взволновало меня еще больше.
Комната оказалась чудесной: широкая мягкая кровать с резными спинками, полки книг, занимающих, всю левую стену, высокий шкаф из темного дерева со стеклянными дверями, даже трюмо было и, конечно же, тяжелые бархатные шторы. Все комната была выдержана в темноватых приятных тонах, что как нельзя лучше располагало ко сну.
Однако в ту ночь мне как следует поспать не удалось. То ли тяжесть дороги, то ли необычность обстановки, а может, и мое непонятное внутреннее волнение, но я долго не могла сомкнуть глаз. Постоянное ворочание, мимолетные эротические образы, повышенная чувственность тела, сухой ком в горле — я не понимала, что со мной творится. Промаявшись так до глубокой ночи, я все же отважилась прогуляться по ночному замку в поисках уборной.
Густую темноту длинных коридоров разбавлял лунный свет, льющийся из высоких окон. Плотный ковер делал мою поступь неслышимой. Абсолютная тишина пугала и угнетала. И вдруг я услышала чьи-то не то всхлипы, не то стоны. Крадучись, я завернула за угол и в самом конце коридора увидела свет, мерцавший из приоткрывшейся двери. По мере приближения я все отчетливее слышала женские голоса. А затем я увидела...
Луиза стояла совершенно голой, если не считать сегодняшних туфелек, посреди небольшой комнаты. Выражение ее лица до сих пор стоит у меня перед глазами — этакая смесь страха, скорби, наслаждения, страсти и бесконечной любви. Даже не знаю, как такой дикий коктейль эмоций может быть нарисован на лице, нет, даже просто во взгляде, но я все прочла тут же, за мгновение.
— Значит, ты устала ходить на каблуках, сучка? — Элеонора ходила вокруг горничной в своем вечернем платье, голос ее отдавал металлическими нотками.
— О, нет-нет, Госпожа, что Вы! Я знаю, как Вы любите, когда я на высоких каблуках, и я всегда готова выполнять любой Ваш каприз! Простите свою суку, которая забылась и посмела упомянуть об усталости ее ножек. Этого больше не повторится!
— Я не прощаю сук, ты это знаешь, — громкое эхо звонкой пощечины улетело далеко в коридор.
На белоснежной щеке Луизы резко очертился красный отпечаток, который, впрочем, быстро скрылся под багрянцем стыда, залившим все лицо и шею.
— Да, Госпожа, — дрожащими губами прошептала униженная женщина, — я молю о наказании, я готова сделать все, что угодно, лишь бы Вы на меня не сердились. Все.
— Глупая шлюха, разве я не учила тебя не бросаться словами?
Элеонора подошла вплотную к горничной и крепко сжала пальцами ее стоящие колом соски. Сладкая истома дрожью пробежала по обнаженному телу. Она еще больше усилилась, когда девушка принялась круговыми движениями теребить грудь женщины, дергая за соски.
— Быть может мне приказать тебе ублажить этим выменем своих замечательных сынишек, а? Я бы с превеликим удовольствием посмотрела на то, как ты дойками дрочишь их юные члены. Сколько твоим погодкам: тринадцать и четырнадцать? Самый возраст, чтобы узнать, какая у них мама распутная самка.
— О-о-о-о..., — Луиза жалобно взвыла. — Умоляю Вас, Богиня, пощадите. Они еще такие маленькие у меня, неиспорченные!
Быть может я и ошибаюсь, но тогда мне показалось, что Луиза была готова пойти и на это, а просила не заставлять пасть ее так низко просто проформы ради. Слова Элеоноры подтвердили мою догадку.
— Не скули, тварь. По твоим похотливым глазам вижу, что ты ХОЧЕШЬ, чтобы я принудила тебя к этому. Ты готова стать кем, вернее даже, чем угодно ради удовлетворения своей похоти, которая у тебя
просто безгранична.
— Простите, Госпожа, я так похотлива...
— Молчи, тебе никто не разрешал открывать рот — еще одна звонкая пощечина донеслась до моих ушей.
— Сколько ты уже не кончала, шлюха?
— Ровно в полночь будет две недели, Госпожа
— Напомни мне, за что ты была так наказана.
— За то, что посмела проявить нерасторопность при вылизывании Ваших туфелек, Госпожа.
— Как мило, надеюсь, урок пошел тебе впрок. — С этими словами Элеонора откинулась на низкое удобное кресло, изящно закинув ногу на ногу. — Ну? Ты ждешь особого приглашения, глупое животное? Разве не видишь, что мои шпильки недостаточно блестят?
Горничная тут же упала к ногам хозяйки дома и с нескрываемым рвением принялась вылизывать подставленную обувь, иногда отрываясь только для того, чтобы с блаженным мычанием посасывать шпильку.
Я стояла как громом пораженная. Эти низменные грязные игры, которым я стала случайным свидетелем, сильно меня взволновали. Я хотела бежать, но ноги мои будто приросли к полу, хотела кричать, но боялась до смерти, что меня увидят, да и любой звук застывал в горле на полпути. Мне казалось непостижимым, как можно было так обращаться с Луизой. Ведь, она такая милая, красивая, уверена, заботливая мать. А ее доброта? А теплота ее глаз? Да захоти она, мужчины будут в очереди стоять, лишь бы на руках ее поносить. А тут с ней такое обращение.
— Раздвинь ноги, сука, — строгий голос Элеоноры отвлек меня от собственных мыслей и вновь приковал мой взгляд к происходящему.
Луиза уже лежала спиной на полу с согнутыми в коленях длинными ногами, выполняла приказ.
— Шире, блядь. Представь, что лежишь перед ротой голодных до сучек солдат. Зная твою похоть, уверена, перед ними ты бы шпагат исполнила.
Горничная подчинилась и этому унижению. Даже с моего места, мягко говоря, слабо подходящего для наблюдения, была видна ее гладковыбритая «киска». Тут я вспомнила про себя и ужаснулась. Мне стало стыдно, что я не так слежу за собой, как Луиза. Конечно, у меня тогда на лобке только пробивались первые волосики, но с того момента я озадачилась поиском бритвы под это дело.
Между тем Элеонора носочком туфельки стала играть с промежностью горничной. На удивление мысок легко вошел внутрь, вызвав томный стон у Луизы. Затем девушка подняла ножку, любуясь игрой света от оставшейся смазки на кончике туфельки.
— Течная кобыла, я вечно пачкаюсь в тебе, — немного с раздражением молвила Элеонора.
— Простите, Госпожа — робко подала голос женщина, чьи щеки покрыл стыдливый цвета алого мака.
Еще бы тут не стыдиться, подумала я тогда. Об тебя ноги вытирают, а ты от этого возбуждаешься. Можно сказать, тогда я и повзрослела. Нет ни телом, душой. Я поняла, что живописная сцена перед глазами, какой бы отвратной она кому ни казалась, имеет под собой цель, направленную на удовлетворение своих желаний. К своему ужасному смущению я не нашла в этом ничего плохого, мне даже это понравилось, стало жутко интересно.
— Ползи сюда и вытри своим выменем эту грязь, — брезгливо молвила девушка, подразумевая капли смазки на своей туфельке.
Луиза мигом кинулась исполнять приказ. Получалось довольно неуклюже, хотя, у кого получится грациозно чистить обувь грудью?
— Итак, подведем итог. Прошлое наказание подходит к концу, но сегодняшнее твое поведение просто из ряда вон. Порка, унижение и все такое возбуждают тебя еще больше, грязная сучка. Единственный действенный метод — это влиять на твое воздержание. Моя вылизанная до блеска обувь говорит сама за себя. Так что еще две недели воздержания сделают тебя шелковой.
— Ох, Госпожа, я так боюсь, что не выдержу, — простонала горничная.
— Не выдержишь — можешь забыть обо мне и катиться на все четыре стороны.
— Только не это! Все, что угодно, только не это. Лучше умереть.
— Не смей так говорить, мразь, — гаркнула девушка на готовую расплакаться Луизу. — По крайней мере, хотя бы потому, что пока твоя жалкая жизнь принадлежит мне.
— Да, Госпожа.
— Так и быть, сегодня у нас праздник — приехала интересная девушка, поэтому я в хорошем духе. Я дам тебе поблажку. На этой неделе приезжает Он. Наш уговор остается в силе. И тогда и тогда тебе разрешено кончить.
— Ох... неужели я паду так низко, Госпожа?
— Да ты только и мечтаешь об этом. Просто пока все эти условные барьеры приличия сдерживали твою похоть. Время их рушить. Освободись, стань свободной до конца. Будь собой, истинной собой.
— Да, Госпожа!
— Ты согласна и в самом деле хочешь этого?
— Да, Госпожа.
— Тогда сама попроси меня об этом.
Я видела, как трудно было бедной Луизе. Внутри нее происходила жестокая борьба, отражавшаяся гримасами на ее красивом лице. Затем как будто что-то сломалось внутри нее: черты лица разгладились, взгляд отразил смирение и покорность своему уделу. Дрожащими губами она произнесла:
— Госпожа, прошу Вас, спарьте свою сучку... гхм... меня... с кобелем. Я готова к случке, Госпожа, я хочу спариться с Вашим псом.
Горничная говорила тихо, срывающимся хриплым шепотом, из ее глаз катились слезы. Однако в ночной тишине ни одна мельчайшая деталь ее ужасной просьбы не ускользнула от меня. Надо отдать должное Элеоноре, она не стала добиваться более четкого и ясного ответа от своей рабыни, видя как той тяжело.
— Хорошо, Луиза — прошептала она неожиданно мягким бархатным тоном. К слову сказать, у меня от него мурашки по коже пошли — таким он был чувственным. Дальше мое тело сработало быстрее мысли. Элеонорин свист заправского охотника достиг моих ушей уже на другом конце коридора. Ноги несли меня куда подальше, и только когда я оказалась в незнакомой части замка, до меня дошло, что первой, кого обнаружил бы пес, была бы я! Инстинкт самосохранения — спасибо, тебе! И все же частичка внутри меня очень жалела, что я не увижу кульминации сегодняшней ночи.
По счастью обнаружилось, что мои ноги принесли меня как раз к двери уборной. Я была спасена.
Продолжение следует...
E-mail автора: [email protected]
Итак, (даже не верится, что я это делаю) мне для начала придется рассказать о том, какой я пишу эту запись: я абсолютно голая, если не считать белых туфель 38-го размера с небольшой платформой на 15см. шпильке. Подобную обувь я часто видела на стриптизершах и молодых проститутках и считаю, что в данной ситуации она мне подходит как нельзя кстати, потому что я — похотливая сука, была ей всегда и остаюсь даже в свои 37, замужество и умницу дочь. Между ног у меня жарко и мокро (вероятно, я уже испачкала собой стул), мои соски окаменели и зудят, требуя терзаний, клитор набух и пульсирует, смазка вытекает рекой. Внизу живота ноющая пустота. Я вижу свое отражение в большом зеркале напротив, и от своего унизительного вида текущей самки возбуждаюсь еще больше. Но сладкий момент разрядки для напрягшейся плоти еще очень далеко — прежде я должна всю историю изложить на бумаге. Конечно, никто не узнает, если два этих события поменять местами, но я не смею отступить от приказа Хозяев ни на шаг. К тому же, подобная эротическая пытка и сопутствующие ей страдания мне нравятся...
Моя история начнется 20 лет назад, когда я юной девицей была отправлена родителями к своей кузине на целое лето. Не знаю, почему был выбран термин «кузина» ибо, сколько я после не копалась в генеалогии своей семьи, никаких родственников и родственниц в ней не обнаруживала. Но это было уже после, а тогда меня этот вопрос совсем не волновал. Казалось даже очень позитивным, что будет старшая «сестра», которой можно поведать свои девичьи секреты, переживания.
Дом Элеоноры Б. (как я уже писала выше, часть информации я вынуждена скрыть, поэтому фамилий в рассказе Вы, уважаемый Читатель, прочесть не сможете) больше походил на замок, этакая фамильная громадина с многовековой историей, сотнями комнат, полуразрушенными стенами с бойницами — одним словом для любителей средневековой романтики — просто рай. Мне, прилетевшей из Нью-Йорка и успевшей пожить в Париже, было непривычно охватывать взором такие огромные пространства и осознавать, что все это принадлежит одному человеку. Помимо самого здания была еще соответствующая прилегающая территория с английским парком, диким лесом, ухоженным прудом и огороженным песчаным пляжем на западном побережье Франции. Одним словом, городской девушке все здесь казалось сошедшей со страниц средневекового романа сказкой. В этих краях смена дня и ночи проходила куда быстрее привычного мне распорядка, и прощальный шорох колес такси о серую дорожку гравия я услышала в сгущавшихся сумерках, хотя на моих часиках не было и семи вечера.
Парадную массивную дубовую дверь, обитую железом, мне неожиданно открыла красивая темноволосая женщина лет 30—35 в костюме горничной с глубоким вырезом, удачно подчеркивающим ее пышную грудь. Стройные ноги ее были полностью открыты глазу из-за короткой длины юбки, а высокий каблук и черные ажурные чулочки придавали волнующий законченный образ. Честно говоря, не ожидала встретить ничего подобного, скорее была готова увидеть «Беримора», ну или типа, на него чем-то смахивающего. А тут роскошная, ухоженная женщина с теплой приятной улыбкой. Мне она сразу понравилась. Да и кто я такая, думала я тогда, чтобы косо смотреть на здешние порядки — может здесь принято иметь подобную прислугу, и женщины подобные ей встречаются в таких фривольных костюмчиках довольно часто? Хотя, надо сказать, в то время еще не началась эпоха пресловутой «сексуальной революции», посему мне, наверное, была простительна некая смущенная реакция.
Луиза, так звали горничную, проводила меня в гостиную, огромную комнату со старинной дубовой мебелью, высоким потолком и нереальных размеров висячей люстрой. Не представляю, как раньше слуги в этом замке поджигали сотни свечей, крепящихся к ней, но теперь всю работу делало электричество — прогресс добрался и до этой отдаленной провинции.
Хозяйка дома встретила меня еще более лучезарной улыбкой, сидя, как и положено, во главе длиннющего стола, с полупустым бокалом вина в изящной руке.
— А вот и вы, наша уважаемая гостья! — сказала она на прекрасном английском, и я вконец вдохнула с облегчением — языкового барьера, которого так боялась, не предвиделось. Впрочем, французский язык я знала довольно сносно, чтобы понимать, что говорят (все-таки за спиной семь лет его изучения в школе), а вот самой отвечать было куда проблематичнее, увы, тут нужна была практика, а ее-то как раз и не хватало.
— Проходите Мари, садитесь, — указала она мне на стул рядом с собой. — Вы, наверное, уставшие с дороги и голодные? Луиза, надеюсь, нам есть чем накормить юную принцессу?
— Конечно, Госпожа, — робко молвила горничная и устучала каблучками в сторону кухни.
Было забавно, но одновременно и приятно, слышать, как Элеонора произносит мое имя: с мягким акцентом и характерным ударением на последний слог. Так женственно и чарующе мое имя не произносил никто, все Маргарет да Маргарет, ну, в лучшем случае Мэри — ассоциации сами придумаете (у меня в голове всегда возникало либо Тэтчер, либо Попинс — на самом деле, те еще персонажи).
А вот Элеоноре ее имя шло именно в контексте его строгости, грации, воли. Строгие со своей особенной красотой черты лица, волевой взгляд томной синевы глаз, безупречные манеры и осанка, водопад прямых золотистых волос, которые в тот вечер она убрала наверх стильной прической, давая насладиться взгляду ее белоснежной шеей. Одним словом, Элеонора полностью оправдывала, как теперь модно говорить имидж, полновластной хозяйки замка.
Робко присев на соседний стул, я стала смущенно ждать ужина. Смущенно, потому что ну никак не вписывалась в окружающий интерьер. Мои потертые джинсы, коричневатый джемпер и спортивные кроссовки ничем не выделялись на улицах Нью-Йорка, но здесь просто кричали, что я чужая, из другого мира. Одного взгляда на роскошное вечернее платье Элеоноры хватило, чтобы горько пожалеть о том, что я не позаботилась взять чего-либо более официального, чем сменные футболки да шорты.
К тому же ее обращение на мой счет к Луизе — «юная принцесса» — никак не вязалось с моим представлением о собственной персоне. К своему горькому сожалению ничем кроме высокого роста, который так же являлся моим жутким комплексом, я похвастать не могла. Ломкие прямые рыжие волосы, грязная кожа лица со всеми вытекающими, нескладная фигура (2-ой размер груди был пределом мечтаний), невзрачные черты лица. Какая же это принцесса? Скорее, золушка без шансов на внимание принца. Но, то и дело я ловила на себе взгляд Элеоноры, который, казалось, проникал внутрь меня, не удовлетворяясь внешним поверхностным осмотром, и от этого взгляда меня начинала бить мелкая дрожь, а затем бросало в жар. Так я и сидела, неуверенно елозя на твердом стуле с прямой спинкой, с залитыми румянцем щеками, пока Луиза не накрыла стол. Было очень неловко, но одновременно во мне зарождалось какое-то непонятное чувство, ласково шептавшее о чем-то загадочном и приятном.
О, еда была великолепна! Слюнки текут даже сейчас, хотя прошло столько времени, от воспоминания, как готовила Луиза. Впрочем, подробно на этом останавливаться не буду (а то придется вдобавок к своей истории написать кулинарную книгу по ее рецептам), скажу лишь, что изысканные блюда стали дополнительным аспектом, подчеркивающим всю неординарность, случившегося со мной.
После еды и бокала отменного вина (кстати, первого в моей жизни), а так же вежливого разговора о трудном пути сюда. .. из Америки, я потихоньку стала клевать носом. Гостеприимная хозяйка тут же заметила сие плачевное состояние, и Луизе было велено проводить меня до моей комнаты. Странно, но мне хотелось остаться, однако Элеонора была неумолима.
Поднимаясь по массивной дубовой лестнице на второй этаж, я поймала себя на мысли, что неотрывно слежу за ягодицами Луизы. Белые, округлые они грациозно колыхались, пока она поднималась по лестнице впереди меня. И только потом до меня дошло, что я не увидела на них трусиков. Горничная ходила без них в этой короткой юбчонке! Это было шоком. Никогда и нигде ничего подобного не видела и даже не предполагала. Но потом я подумала, что, вообще, было бы здорово вот так вот в юбке, пусть и не такой короткой, пройтись по улицам Парижа, якобы забыв надеть трусики. Это будоражило, интриговало. Наверное, мои мысли отразились на лице, ибо Луиза, показав мне комнату, смущенно улыбнулась и поспешила удалиться. Ее смущение взволновало меня еще больше.
Комната оказалась чудесной: широкая мягкая кровать с резными спинками, полки книг, занимающих, всю левую стену, высокий шкаф из темного дерева со стеклянными дверями, даже трюмо было и, конечно же, тяжелые бархатные шторы. Все комната была выдержана в темноватых приятных тонах, что как нельзя лучше располагало ко сну.
Однако в ту ночь мне как следует поспать не удалось. То ли тяжесть дороги, то ли необычность обстановки, а может, и мое непонятное внутреннее волнение, но я долго не могла сомкнуть глаз. Постоянное ворочание, мимолетные эротические образы, повышенная чувственность тела, сухой ком в горле — я не понимала, что со мной творится. Промаявшись так до глубокой ночи, я все же отважилась прогуляться по ночному замку в поисках уборной.
Густую темноту длинных коридоров разбавлял лунный свет, льющийся из высоких окон. Плотный ковер делал мою поступь неслышимой. Абсолютная тишина пугала и угнетала. И вдруг я услышала чьи-то не то всхлипы, не то стоны. Крадучись, я завернула за угол и в самом конце коридора увидела свет, мерцавший из приоткрывшейся двери. По мере приближения я все отчетливее слышала женские голоса. А затем я увидела...
Луиза стояла совершенно голой, если не считать сегодняшних туфелек, посреди небольшой комнаты. Выражение ее лица до сих пор стоит у меня перед глазами — этакая смесь страха, скорби, наслаждения, страсти и бесконечной любви. Даже не знаю, как такой дикий коктейль эмоций может быть нарисован на лице, нет, даже просто во взгляде, но я все прочла тут же, за мгновение.
— Значит, ты устала ходить на каблуках, сучка? — Элеонора ходила вокруг горничной в своем вечернем платье, голос ее отдавал металлическими нотками.
— О, нет-нет, Госпожа, что Вы! Я знаю, как Вы любите, когда я на высоких каблуках, и я всегда готова выполнять любой Ваш каприз! Простите свою суку, которая забылась и посмела упомянуть об усталости ее ножек. Этого больше не повторится!
— Я не прощаю сук, ты это знаешь, — громкое эхо звонкой пощечины улетело далеко в коридор.
На белоснежной щеке Луизы резко очертился красный отпечаток, который, впрочем, быстро скрылся под багрянцем стыда, залившим все лицо и шею.
— Да, Госпожа, — дрожащими губами прошептала униженная женщина, — я молю о наказании, я готова сделать все, что угодно, лишь бы Вы на меня не сердились. Все.
— Глупая шлюха, разве я не учила тебя не бросаться словами?
Элеонора подошла вплотную к горничной и крепко сжала пальцами ее стоящие колом соски. Сладкая истома дрожью пробежала по обнаженному телу. Она еще больше усилилась, когда девушка принялась круговыми движениями теребить грудь женщины, дергая за соски.
— Быть может мне приказать тебе ублажить этим выменем своих замечательных сынишек, а? Я бы с превеликим удовольствием посмотрела на то, как ты дойками дрочишь их юные члены. Сколько твоим погодкам: тринадцать и четырнадцать? Самый возраст, чтобы узнать, какая у них мама распутная самка.
— О-о-о-о..., — Луиза жалобно взвыла. — Умоляю Вас, Богиня, пощадите. Они еще такие маленькие у меня, неиспорченные!
Быть может я и ошибаюсь, но тогда мне показалось, что Луиза была готова пойти и на это, а просила не заставлять пасть ее так низко просто проформы ради. Слова Элеоноры подтвердили мою догадку.
— Не скули, тварь. По твоим похотливым глазам вижу, что ты ХОЧЕШЬ, чтобы я принудила тебя к этому. Ты готова стать кем, вернее даже, чем угодно ради удовлетворения своей похоти, которая у тебя
просто безгранична.
— Простите, Госпожа, я так похотлива...
— Молчи, тебе никто не разрешал открывать рот — еще одна звонкая пощечина донеслась до моих ушей.
— Сколько ты уже не кончала, шлюха?
— Ровно в полночь будет две недели, Госпожа
— Напомни мне, за что ты была так наказана.
— За то, что посмела проявить нерасторопность при вылизывании Ваших туфелек, Госпожа.
— Как мило, надеюсь, урок пошел тебе впрок. — С этими словами Элеонора откинулась на низкое удобное кресло, изящно закинув ногу на ногу. — Ну? Ты ждешь особого приглашения, глупое животное? Разве не видишь, что мои шпильки недостаточно блестят?
Горничная тут же упала к ногам хозяйки дома и с нескрываемым рвением принялась вылизывать подставленную обувь, иногда отрываясь только для того, чтобы с блаженным мычанием посасывать шпильку.
Я стояла как громом пораженная. Эти низменные грязные игры, которым я стала случайным свидетелем, сильно меня взволновали. Я хотела бежать, но ноги мои будто приросли к полу, хотела кричать, но боялась до смерти, что меня увидят, да и любой звук застывал в горле на полпути. Мне казалось непостижимым, как можно было так обращаться с Луизой. Ведь, она такая милая, красивая, уверена, заботливая мать. А ее доброта? А теплота ее глаз? Да захоти она, мужчины будут в очереди стоять, лишь бы на руках ее поносить. А тут с ней такое обращение.
— Раздвинь ноги, сука, — строгий голос Элеоноры отвлек меня от собственных мыслей и вновь приковал мой взгляд к происходящему.
Луиза уже лежала спиной на полу с согнутыми в коленях длинными ногами, выполняла приказ.
— Шире, блядь. Представь, что лежишь перед ротой голодных до сучек солдат. Зная твою похоть, уверена, перед ними ты бы шпагат исполнила.
Горничная подчинилась и этому унижению. Даже с моего места, мягко говоря, слабо подходящего для наблюдения, была видна ее гладковыбритая «киска». Тут я вспомнила про себя и ужаснулась. Мне стало стыдно, что я не так слежу за собой, как Луиза. Конечно, у меня тогда на лобке только пробивались первые волосики, но с того момента я озадачилась поиском бритвы под это дело.
Между тем Элеонора носочком туфельки стала играть с промежностью горничной. На удивление мысок легко вошел внутрь, вызвав томный стон у Луизы. Затем девушка подняла ножку, любуясь игрой света от оставшейся смазки на кончике туфельки.
— Течная кобыла, я вечно пачкаюсь в тебе, — немного с раздражением молвила Элеонора.
— Простите, Госпожа — робко подала голос женщина, чьи щеки покрыл стыдливый цвета алого мака.
Еще бы тут не стыдиться, подумала я тогда. Об тебя ноги вытирают, а ты от этого возбуждаешься. Можно сказать, тогда я и повзрослела. Нет ни телом, душой. Я поняла, что живописная сцена перед глазами, какой бы отвратной она кому ни казалась, имеет под собой цель, направленную на удовлетворение своих желаний. К своему ужасному смущению я не нашла в этом ничего плохого, мне даже это понравилось, стало жутко интересно.
— Ползи сюда и вытри своим выменем эту грязь, — брезгливо молвила девушка, подразумевая капли смазки на своей туфельке.
Луиза мигом кинулась исполнять приказ. Получалось довольно неуклюже, хотя, у кого получится грациозно чистить обувь грудью?
— Итак, подведем итог. Прошлое наказание подходит к концу, но сегодняшнее твое поведение просто из ряда вон. Порка, унижение и все такое возбуждают тебя еще больше, грязная сучка. Единственный действенный метод — это влиять на твое воздержание. Моя вылизанная до блеска обувь говорит сама за себя. Так что еще две недели воздержания сделают тебя шелковой.
— Ох, Госпожа, я так боюсь, что не выдержу, — простонала горничная.
— Не выдержишь — можешь забыть обо мне и катиться на все четыре стороны.
— Только не это! Все, что угодно, только не это. Лучше умереть.
— Не смей так говорить, мразь, — гаркнула девушка на готовую расплакаться Луизу. — По крайней мере, хотя бы потому, что пока твоя жалкая жизнь принадлежит мне.
— Да, Госпожа.
— Так и быть, сегодня у нас праздник — приехала интересная девушка, поэтому я в хорошем духе. Я дам тебе поблажку. На этой неделе приезжает Он. Наш уговор остается в силе. И тогда и тогда тебе разрешено кончить.
— Ох... неужели я паду так низко, Госпожа?
— Да ты только и мечтаешь об этом. Просто пока все эти условные барьеры приличия сдерживали твою похоть. Время их рушить. Освободись, стань свободной до конца. Будь собой, истинной собой.
— Да, Госпожа!
— Ты согласна и в самом деле хочешь этого?
— Да, Госпожа.
— Тогда сама попроси меня об этом.
Я видела, как трудно было бедной Луизе. Внутри нее происходила жестокая борьба, отражавшаяся гримасами на ее красивом лице. Затем как будто что-то сломалось внутри нее: черты лица разгладились, взгляд отразил смирение и покорность своему уделу. Дрожащими губами она произнесла:
— Госпожа, прошу Вас, спарьте свою сучку... гхм... меня... с кобелем. Я готова к случке, Госпожа, я хочу спариться с Вашим псом.
Горничная говорила тихо, срывающимся хриплым шепотом, из ее глаз катились слезы. Однако в ночной тишине ни одна мельчайшая деталь ее ужасной просьбы не ускользнула от меня. Надо отдать должное Элеоноре, она не стала добиваться более четкого и ясного ответа от своей рабыни, видя как той тяжело.
— Хорошо, Луиза — прошептала она неожиданно мягким бархатным тоном. К слову сказать, у меня от него мурашки по коже пошли — таким он был чувственным. Дальше мое тело сработало быстрее мысли. Элеонорин свист заправского охотника достиг моих ушей уже на другом конце коридора. Ноги несли меня куда подальше, и только когда я оказалась в незнакомой части замка, до меня дошло, что первой, кого обнаружил бы пес, была бы я! Инстинкт самосохранения — спасибо, тебе! И все же частичка внутри меня очень жалела, что я не увижу кульминации сегодняшней ночи.
По счастью обнаружилось, что мои ноги принесли меня как раз к двери уборной. Я была спасена.
Продолжение следует...
E-mail автора: [email protected]