Эйрок, любимый мой...
Хоть ты и не мог это знать, наши с тобой отношения на самом деле начались за пять дней до того, как я тебя встретил. Но уже тогда я знал, что я предназначен тебе.
К тому времени прошло четыре месяца, как моя последняя подруга уснула навеки. Ты полюбил бы ее. Это была веймарская легавая по имени Гретхен, и ее мягкий характер и нежное сочувствие поддерживали меня девять очень трудных лет. Оплакав ее, я почувствовал, что нужно все же жить дальше.
Когда я впервые поговорил с твоей хозяйкой, она рассказала, что ее ротвейлеры повязались без ее ведома, и что осталось только два щенка — ты и твой брат. Мы долго беседовали об уходе за собаками, их кормлении, лечении и содержании. Наконец она убедилась, что ты найдешь у меня хороший приют, любовь и заботу.
Хотя ее дом был всего-то на другом конце городишка, поездка, казалось, длилась вечно. Добравшись наконец, я обнаружил, что ты обитал в солидном, огромном доме. Еще находясь под этим впечатлением, я позвонил у парадной двери. Хозяйка откликнулась, я представился и она пригласила меня войти. Мы прошли в небольшую комнату, где в уголке, свернувшись в клубок, полусонные, дремали ты, твоя мать и брат.
Первое мое впечатление от твоей матери — ее сила, красота и ум. Она могла бы легко метнуться через комнату и атаковать постороннего, который ухитрился пробраться в ее логово, но она лишь подняла голову, улыбнулась и дружелюбно вильнула хвостом.
Ты спал, положив голову ей на спину. Когда она подняла голову, ты соскользнул... и проснулся. Увидев, что твоя мать смотрит на дверь, ты посмотрел туда же, и наши глаза встретились. Ты вскочил и ринулся ко мне, как умел пытаясь перебраться через невысокую загородку, которой хозяйка перекрыла дверь. Хозяйка очень удивилась. Позднее она сказала мне, что ты избегал тех, кто приходил за тобой до меня. Присев, я подхватил тебя и понял, что ты принял меня как твоего Человека.
На пути к твоему новому дому нам пришлось ждать на железнодорожном переезде через шоссе, пока мимо проползет едва плетущийся поезд. Пожалев дорогой бензин, я заглушил мотор. Это была отличная мысль, потому что, как только мотор замолк, ты ринулся изучать окрестности. Ты быстро пробрался вперед к моим ногам, не давая мне нажимать на педали, так что мне пришлось выбраться из машины и посадить тебя обратно на сиденье. Именно тогда я решил, что именем твоим будет Эйрок — имя из индейских легенд. Эйрок был Воином-Волком, и я знал, что ты вырастешь таким, как он. И ты не обманул моих надежд.
Скоро тебе исполнилось двенадцать недель, и пришло время прививок. Я и сейчас помню, как перепугался ты, когда мы пришли к ветеринару. Там было столько незнакомых людей и их животных! Ты не хотел заходить внутрь, и я подхватил тебя на руки, уговаривая, что все будет хорошо — ведь этот ветеринар был одним из немногих, кому я доверил бы коснуться тебя. Я знал, что он никогда не причинит тебе вреда и ценит жизнь любого существа — и большого и малого. Все же ты был напуган, и я придерживал тебя, пока его добрые руки внимательно изучали тебя, проверяя, в порядке ли ты. Врач не нашел ничего плохого и пообещал, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь. Если бы только кто-нибудь из нас троих знал тогда то, что мы знаем теперь...
Время шло, и вот уже тебе исполнился год. Ты уже стал интересоваться природой и значением своего мужского естества. Часто мы боролись и играли с тобой на нашей постели, и нередко я видел, что ты уже наготове. Это не беспокоило меня. Это лишь доказывало, что ты достаточно доверяешь мне, чтобы признать своим супругом.
В последние четыре месяца первого года твоей жизни мы с тобой понемногу открывали все новые черты и стороны нашего пола, осторожно продвигаясь все дальше. Ты никогда не жаловался и не пытался остановить меня. Я благодарю тебя за это.
Наша любовь расцветала, и ты неизбежно должен был попытаться дойти до ее высшей точки. Я был глубоко тронут, когда это случилось. Мы были дома одни и любили друг друга уже почти час, когда ты впервые попробовал овладеть мною. Мое сердце отчаянно забилось, когда ты вошел в меня и начал толчки. Спустя десять минут твой узел проник в меня... в первый из многих, многих раз. Ты ласково и любяще соединился со мной и раскрыл мне сущность настоящего счастья. Я никогда не забуду о том, что ты был первым.
Шел второй год, и мы стали неразделимы. Ты был со мною везде. Ты шагал рядом со мной из конца в конец дома, всегда осторожно, чтобы не помешать мне идти. Если я работал за столом, выполняя очередной заказ, ты удовлетворялся тем, что сворачивался у моих ног, ожидая, когда я закончу. Ты никогда не выпрашивал моего внимания, но твоя нежная, добрая и сострадающая душа всегда готова была успокоить меня и облегчить мою боль. Сейчас ты нужнее мне, чем когда-либо, но тебя нет со мной...
Любовь наша только росла, пока проходили недели и месяцы. Когда ты нуждался в мне, ты искал меня. Ни разу не хватало у меня твердости сказать тебе, что я слишком занят. Я был счастлив, если мог быть твоим, когда ты нуждался в этом. Это лишь привязывало и сближало нас. Но я понял, что не только мне нравилось дарить наслаждение. Почти каждый день ты подходил ко мне и клал лапу на мое бедро. Лукаво глядя на меня, ты медленно вел меня к постели... и мы соединялись с тобой. Я благодарен тебе за каждый раз, когда это случалось.
Перед самым Рождеством нашего с тобой второго года, какой-то человек, которого ты не знал, попробовал вломиться в наш дом. Как верный, преданный друг и защитник, ты остановил его прежде, чем он смог причинить кому-либо вред, но ты нарушил человеческие законы: ты встретил его, когда он еще не перешагнул порог. Верный себе, ты не убил его, но он был серьезно ранен.
Спустя два дня явились другие люди — с цепями, дубинками и намордником. Они вручили мне бумагу, где было сказано, что я должен отдать тебя им. Мне предоставили выбор: надеть на тебя намордник и цепь самому, либо наблюдать, как это сделают они. Не желая, чтобы они причинили тебе боль, я согласился сделать это сам... Когда это было сделано, один из них протянул руку, требуя цепь. Не в силах шевельнуться, я передал тебя в их руки и смотрел, как они силой втаскивают тебя в машину. Не сказав ни слова, не обернувшись, они уехали, забрав тебя.
На следующий день мне позвонили из Центра Контроля за Животными и потребовали моего согласия на то, чтобы ты прошел тест на бешенство. (Им требовалось МОЕ согласие! Злая шутка... Словно это проверяли МЕН) Они объяснили, что, если я не подпишу эту бумагу, они тут же пойдут в карантин и пометят тебя как подлежащего немедленному уничтожению. Я крикнул, что буду там немедленно, спросил, куда ехать, и выбежал, едва повесив трубку.
Добравшись до Центра и подписав нужную бумагу, я спросил, могу ли я увидеть тебя. Мне заявили, что ты в карантине и это не разрешено... они даже попытались сделать жалкую попытку извиниться *за возможные неудобства*. Я просто взглянул на них и вышел.
Наш дом опустел и притих без тебя. Всего один день тебя не было, но он казался вечностью. Я был одинок и потерян. Я лег в постель, попытался угреться, но чувствовал лишь то, что тебя нет рядом. Наша постель, еще вчера полная счастья и любви, была теперь лишена жизни. Мне вдруг стало ясно, что люди НИКОГДА не отдадут тебя мне. И, верные своей природе, люди так и сделали...
— — --------------------------- —
Второго января 1995 года я получил повестку с требованием явиться в суд по поводу Дела о причинении моей Собакой телесных повреждений Лицу, пытавшемуся вломиться в мой дом. Я прибыл в суд в назначенное время, и судья заявил мне, что мою собаку проверили на бешенство, и результат оказался отрицательным, она здорова. Он также сказал, что мою собаку осмотрел *профессиональный дрессировщик*, признавший ее *неисправимой, не подлежащей исправлению и непригодной для совместной жизни с людьми*. По указанным причинам он, судья,... приказал конфисковать мою собаку и отослать ее для немедленного уничтожения, каковое должно состояться назавтра.
Затем судья приказал, чтобы я присутствовал при уничтожении Эйрока на случай, если он нападет на кого-либо из служащих Центра. Он пояснил, что, поскольку я тренировал Эйрока как боевую собаку, он без колебания подчинится моим командам. Этот приказ, заметил он, не следует рассматривать как проявление жестокости по отношению ко мне. (Вот в это я не могу поверить и сейчас...).
На следующий день я приехал в Центр в назначенное время, и меня отвели в комнату смерти. Там был и Эйрок. Его заперли в стальную клетку, без еды и питья, и было видно, что со вчерашнего дня ему ничего не давали. Ассистентка ушла. Я вышел в холл, налил в бумажный стаканчик холодной воды из автомата и принес Эйроку. Выпив ее, он благодарно лизнул мои руки. Я гладил и ласкал его через прутья решетки.
Явился оператор и заявил мне, чтобы я не трогал *животное*. Я ответил ему лишь холодным взглядом, продолжая гладить Эйрока. Оператор пробурчал что — то и начал готовиться к казни. Спустя некоторое время он подошел к двери клетки и открыл ее. Эйрок рванулся к нему, и он захлопнул дверь снова. *Твой пес — ты его и сажай туда, он тебя послушается* — заявил он, показывая на газовую камеру.
Я открыл клетку и чуть выпустил Эйрока встретить меня. Он потерся носом о меня и лизал мое лицо, а я обнимал его в самый последний в жизни раз. Крепко прижимаясь к нему, я шептал ему, *Я люблю тебя... Прости меня за то, что я должен сделать... Ты не делал ничего плохого и всегда любил меня... Ты доказал, что можешь отдать жизнь, чтобы защитить меня... Помни, я люблю тебя, и мы еще будем вместе, и тогда нас уже никто не разлучит... * Я прижал к плечу его голову и поцеловал его в щеку.
Оператор, начав терять терпение, попытался взять Эйрока за ошейник, который почему-то еще был на нем. Краем глаза увидя его и то, что он собирался сделать, я развернулся к нему и сказал: *Нет. Не смей. Даже не думай об этом. Это мой пес, я люблю его так, как ты и тебе подобные и подумать не могут. Он не сделал ничего такого, чтобы совершить над ним то, что ты собираешься. * Он открыл было рот, но я оборвал его. * Я знаю, что сказал судья, я был при этом. Но судья не был при нападении на мой дом. Он не видел, что случилось на самом деле. Я — видел, и знаю, что пес не заслужил такого. Я отведу его в камеру, но только когда попрощаюсь с ним. Ты сделаешь свое дело, но лишь когда я скажу тебе. Или мне выпустить его в этой комнатушке? * Ему не очень-то понравилось все это, но он согласился, хоть и со злобой.
Последние, драгоценные секунды с Эйроком я провел, тихо разговаривая с ним. Эти слова были только для него, потому что это были последние слова. Я не смогу повторить их ни вам, ни любому другому живому существу на земле. Это был мой прощальный подарок ему, он должен был взять его с собой. Лишь самые последние слова я могу повторить сейчас:
*Я не могу уйти с тобой... всегда помни меня, все, что было у нас, и знай, что я всегда буду любить тебя... *
Я охватил его голову руками и поцеловал его на прощание в лоб, куда так часто целовал его раньше. В последний раз я зарылся лицом в его шерсть... затем подхватил его и посадил в газовую камеру. Конечно, он попытался вырваться, и мне пришлось силой удерживать его, пока оператор не захлопнул дверь, чуть не сломав мне руку.
Заперев дверь, оператор прошел к пульту и включил газовую камеру.
Я пошел к стеклянной стене камеры, и оператор потребовал, чтобы я держался подальше. Я не послушал его, встав на колени перед стеклом. Если бы он попытался остановить меня, я готов был изувечить его... но, странно, он больше не вмешивался. Стоя на коленях перед камерой, я осознал, что единственное предназначение цианида — сделать невозможным усвоение кислорода живыми существами. Я смотрел, как мой любимый Эйрок задыхался и умирал медленной, ужасной и мучительной смертью.
Когда Эйрок умер и камеру проветрили, оператор подошел ко мне и ткнул меня ногой. *Топай. Мне надо готовить эту штуку для следующего раза. * Я не двигался. Я не мог. Тот, кого я любил больше самой жизни, лежал там, внутри, мертвый. Наконец оператор подхватил меня под руки и оттащил от камеры. Открыв дверь, он схватил Эйрока за переднюю и заднюю лапы и буквально швырнул его через всю комнату в дальний угол. *Можешь делать с этим все, что хочешь, * сказал он, начиная очищать камеру.
Каким-то образом мне удалось дойти туда, где упал Эйрок, и подобрать его еще теплое тело. Ничего не видя перед собой, я выбрался из этого места чудовищных зверств и кое-как нашел свою машину. Осторожно положив Эйрока на заднее сиденье, я закрыл дверь и упал за руль. Не помню, как я ехал назад. Просто вдруг я оказался дома.
Я знал, что вскоре мне придется похоронить Эйрока, иначе тело его начнет разлагаться. Его любимое место во дворе было прямо напротив окна, у которого стоял мой стол. Он часто грелся там на солнышке, наблюдая через окно, как я работаю. Там я и похоронил его.
Отправившись в магазин цветов, я купил красивый розовый куст сорта *Снежное Пламя*. Вернувшись домой, я посадил его так, чтобы корни достигли тела Эйрока. Каждый год я вижу облако роз с белыми у основания и алыми выше лепестками. Этот куст вырос уже до двенадцати футов в поперечнике, и я ухаживаю за ним с той же любовью и преданностью, как когда-то за Эйроком, потому что это все, что я смог дать ему...
Что еще сказать? Те из вас, кто знает меня, знают и то, что незадолго до того, как Эйрок погиб, я был в небольшом городке близ канадской границы. Там я встретил и полюбил Сару, волчицу, а точнее, помесь собаки и волка. Ее отец когда-то принадлежал мне, но пропал до того, как она родилась. Ее мать принадлежит моему другу из этого городка. Именно Сара помогла мне выбраться из глубокой и темной пропасти, в которой я погибал, и за это я вечно буду любить ее.
— — -------------------------- —
Эйрок, где бы ты ни был сейчас, я знаю, что это место намного лучше того, что ты покинул. В мыслях я вижу тебя свободно бегущим через широкие поля пьянящей весенней травы, играющим среди многих подобных тебе. Там нет боли и страданий, лишь радость и счастье. И в один счастливый день я встречусь с тобой, и мы снова обнимемся, чтобы никогда уже не расстаться. А до тех пор я отпускаю тебя и отпускаю с тобой всю мою любовь — навечно.
Твой Человек
Джон
*
P. S. Сегодня, 19 июля 1997 года, случилось то, о чем я хочу рассказать тебе, потому что это связано с последними днями твоей земной жизни.
Этим утром я прочел в газете, что кто-то вломился в дом нашего друга Джерри, живущего по соседству. Джерри — любимый Человек твоего собрата, могучего добермана. Твой собрат перервал преступнику глотку прямо посреди кухни Джерри и не выпустил его из дома. Преступник умер там же в кухне. Посмотрев на его фотографию, я узнал того самого человека, который пытался проникнуть в наш дом три года назад. Твой собрат был оправдан и освобожден от ответственности, так как было ясно, что преступник вторгся в чужой дом.
Я хотел передать тебе это, чтобы ты знал — твоя смерть отомщена. Ты наконец свободен.
Перевод: Muzzle ([email protected])
К тому времени прошло четыре месяца, как моя последняя подруга уснула навеки. Ты полюбил бы ее. Это была веймарская легавая по имени Гретхен, и ее мягкий характер и нежное сочувствие поддерживали меня девять очень трудных лет. Оплакав ее, я почувствовал, что нужно все же жить дальше.
Когда я впервые поговорил с твоей хозяйкой, она рассказала, что ее ротвейлеры повязались без ее ведома, и что осталось только два щенка — ты и твой брат. Мы долго беседовали об уходе за собаками, их кормлении, лечении и содержании. Наконец она убедилась, что ты найдешь у меня хороший приют, любовь и заботу.
Хотя ее дом был всего-то на другом конце городишка, поездка, казалось, длилась вечно. Добравшись наконец, я обнаружил, что ты обитал в солидном, огромном доме. Еще находясь под этим впечатлением, я позвонил у парадной двери. Хозяйка откликнулась, я представился и она пригласила меня войти. Мы прошли в небольшую комнату, где в уголке, свернувшись в клубок, полусонные, дремали ты, твоя мать и брат.
Первое мое впечатление от твоей матери — ее сила, красота и ум. Она могла бы легко метнуться через комнату и атаковать постороннего, который ухитрился пробраться в ее логово, но она лишь подняла голову, улыбнулась и дружелюбно вильнула хвостом.
Ты спал, положив голову ей на спину. Когда она подняла голову, ты соскользнул... и проснулся. Увидев, что твоя мать смотрит на дверь, ты посмотрел туда же, и наши глаза встретились. Ты вскочил и ринулся ко мне, как умел пытаясь перебраться через невысокую загородку, которой хозяйка перекрыла дверь. Хозяйка очень удивилась. Позднее она сказала мне, что ты избегал тех, кто приходил за тобой до меня. Присев, я подхватил тебя и понял, что ты принял меня как твоего Человека.
На пути к твоему новому дому нам пришлось ждать на железнодорожном переезде через шоссе, пока мимо проползет едва плетущийся поезд. Пожалев дорогой бензин, я заглушил мотор. Это была отличная мысль, потому что, как только мотор замолк, ты ринулся изучать окрестности. Ты быстро пробрался вперед к моим ногам, не давая мне нажимать на педали, так что мне пришлось выбраться из машины и посадить тебя обратно на сиденье. Именно тогда я решил, что именем твоим будет Эйрок — имя из индейских легенд. Эйрок был Воином-Волком, и я знал, что ты вырастешь таким, как он. И ты не обманул моих надежд.
Скоро тебе исполнилось двенадцать недель, и пришло время прививок. Я и сейчас помню, как перепугался ты, когда мы пришли к ветеринару. Там было столько незнакомых людей и их животных! Ты не хотел заходить внутрь, и я подхватил тебя на руки, уговаривая, что все будет хорошо — ведь этот ветеринар был одним из немногих, кому я доверил бы коснуться тебя. Я знал, что он никогда не причинит тебе вреда и ценит жизнь любого существа — и большого и малого. Все же ты был напуган, и я придерживал тебя, пока его добрые руки внимательно изучали тебя, проверяя, в порядке ли ты. Врач не нашел ничего плохого и пообещал, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь. Если бы только кто-нибудь из нас троих знал тогда то, что мы знаем теперь...
Время шло, и вот уже тебе исполнился год. Ты уже стал интересоваться природой и значением своего мужского естества. Часто мы боролись и играли с тобой на нашей постели, и нередко я видел, что ты уже наготове. Это не беспокоило меня. Это лишь доказывало, что ты достаточно доверяешь мне, чтобы признать своим супругом.
В последние четыре месяца первого года твоей жизни мы с тобой понемногу открывали все новые черты и стороны нашего пола, осторожно продвигаясь все дальше. Ты никогда не жаловался и не пытался остановить меня. Я благодарю тебя за это.
Наша любовь расцветала, и ты неизбежно должен был попытаться дойти до ее высшей точки. Я был глубоко тронут, когда это случилось. Мы были дома одни и любили друг друга уже почти час, когда ты впервые попробовал овладеть мною. Мое сердце отчаянно забилось, когда ты вошел в меня и начал толчки. Спустя десять минут твой узел проник в меня... в первый из многих, многих раз. Ты ласково и любяще соединился со мной и раскрыл мне сущность настоящего счастья. Я никогда не забуду о том, что ты был первым.
Шел второй год, и мы стали неразделимы. Ты был со мною везде. Ты шагал рядом со мной из конца в конец дома, всегда осторожно, чтобы не помешать мне идти. Если я работал за столом, выполняя очередной заказ, ты удовлетворялся тем, что сворачивался у моих ног, ожидая, когда я закончу. Ты никогда не выпрашивал моего внимания, но твоя нежная, добрая и сострадающая душа всегда готова была успокоить меня и облегчить мою боль. Сейчас ты нужнее мне, чем когда-либо, но тебя нет со мной...
Любовь наша только росла, пока проходили недели и месяцы. Когда ты нуждался в мне, ты искал меня. Ни разу не хватало у меня твердости сказать тебе, что я слишком занят. Я был счастлив, если мог быть твоим, когда ты нуждался в этом. Это лишь привязывало и сближало нас. Но я понял, что не только мне нравилось дарить наслаждение. Почти каждый день ты подходил ко мне и клал лапу на мое бедро. Лукаво глядя на меня, ты медленно вел меня к постели... и мы соединялись с тобой. Я благодарен тебе за каждый раз, когда это случалось.
Перед самым Рождеством нашего с тобой второго года, какой-то человек, которого ты не знал, попробовал вломиться в наш дом. Как верный, преданный друг и защитник, ты остановил его прежде, чем он смог причинить кому-либо вред, но ты нарушил человеческие законы: ты встретил его, когда он еще не перешагнул порог. Верный себе, ты не убил его, но он был серьезно ранен.
Спустя два дня явились другие люди — с цепями, дубинками и намордником. Они вручили мне бумагу, где было сказано, что я должен отдать тебя им. Мне предоставили выбор: надеть на тебя намордник и цепь самому, либо наблюдать, как это сделают они. Не желая, чтобы они причинили тебе боль, я согласился сделать это сам... Когда это было сделано, один из них протянул руку, требуя цепь. Не в силах шевельнуться, я передал тебя в их руки и смотрел, как они силой втаскивают тебя в машину. Не сказав ни слова, не обернувшись, они уехали, забрав тебя.
На следующий день мне позвонили из Центра Контроля за Животными и потребовали моего согласия на то, чтобы ты прошел тест на бешенство. (Им требовалось МОЕ согласие! Злая шутка... Словно это проверяли МЕН) Они объяснили, что, если я не подпишу эту бумагу, они тут же пойдут в карантин и пометят тебя как подлежащего немедленному уничтожению. Я крикнул, что буду там немедленно, спросил, куда ехать, и выбежал, едва повесив трубку.
Добравшись до Центра и подписав нужную бумагу, я спросил, могу ли я увидеть тебя. Мне заявили, что ты в карантине и это не разрешено... они даже попытались сделать жалкую попытку извиниться *за возможные неудобства*. Я просто взглянул на них и вышел.
Наш дом опустел и притих без тебя. Всего один день тебя не было, но он казался вечностью. Я был одинок и потерян. Я лег в постель, попытался угреться, но чувствовал лишь то, что тебя нет рядом. Наша постель, еще вчера полная счастья и любви, была теперь лишена жизни. Мне вдруг стало ясно, что люди НИКОГДА не отдадут тебя мне. И, верные своей природе, люди так и сделали...
— — --------------------------- —
Второго января 1995 года я получил повестку с требованием явиться в суд по поводу Дела о причинении моей Собакой телесных повреждений Лицу, пытавшемуся вломиться в мой дом. Я прибыл в суд в назначенное время, и судья заявил мне, что мою собаку проверили на бешенство, и результат оказался отрицательным, она здорова. Он также сказал, что мою собаку осмотрел *профессиональный дрессировщик*, признавший ее *неисправимой, не подлежащей исправлению и непригодной для совместной жизни с людьми*. По указанным причинам он, судья,... приказал конфисковать мою собаку и отослать ее для немедленного уничтожения, каковое должно состояться назавтра.
Затем судья приказал, чтобы я присутствовал при уничтожении Эйрока на случай, если он нападет на кого-либо из служащих Центра. Он пояснил, что, поскольку я тренировал Эйрока как боевую собаку, он без колебания подчинится моим командам. Этот приказ, заметил он, не следует рассматривать как проявление жестокости по отношению ко мне. (Вот в это я не могу поверить и сейчас...).
На следующий день я приехал в Центр в назначенное время, и меня отвели в комнату смерти. Там был и Эйрок. Его заперли в стальную клетку, без еды и питья, и было видно, что со вчерашнего дня ему ничего не давали. Ассистентка ушла. Я вышел в холл, налил в бумажный стаканчик холодной воды из автомата и принес Эйроку. Выпив ее, он благодарно лизнул мои руки. Я гладил и ласкал его через прутья решетки.
Явился оператор и заявил мне, чтобы я не трогал *животное*. Я ответил ему лишь холодным взглядом, продолжая гладить Эйрока. Оператор пробурчал что — то и начал готовиться к казни. Спустя некоторое время он подошел к двери клетки и открыл ее. Эйрок рванулся к нему, и он захлопнул дверь снова. *Твой пес — ты его и сажай туда, он тебя послушается* — заявил он, показывая на газовую камеру.
Я открыл клетку и чуть выпустил Эйрока встретить меня. Он потерся носом о меня и лизал мое лицо, а я обнимал его в самый последний в жизни раз. Крепко прижимаясь к нему, я шептал ему, *Я люблю тебя... Прости меня за то, что я должен сделать... Ты не делал ничего плохого и всегда любил меня... Ты доказал, что можешь отдать жизнь, чтобы защитить меня... Помни, я люблю тебя, и мы еще будем вместе, и тогда нас уже никто не разлучит... * Я прижал к плечу его голову и поцеловал его в щеку.
Оператор, начав терять терпение, попытался взять Эйрока за ошейник, который почему-то еще был на нем. Краем глаза увидя его и то, что он собирался сделать, я развернулся к нему и сказал: *Нет. Не смей. Даже не думай об этом. Это мой пес, я люблю его так, как ты и тебе подобные и подумать не могут. Он не сделал ничего такого, чтобы совершить над ним то, что ты собираешься. * Он открыл было рот, но я оборвал его. * Я знаю, что сказал судья, я был при этом. Но судья не был при нападении на мой дом. Он не видел, что случилось на самом деле. Я — видел, и знаю, что пес не заслужил такого. Я отведу его в камеру, но только когда попрощаюсь с ним. Ты сделаешь свое дело, но лишь когда я скажу тебе. Или мне выпустить его в этой комнатушке? * Ему не очень-то понравилось все это, но он согласился, хоть и со злобой.
Последние, драгоценные секунды с Эйроком я провел, тихо разговаривая с ним. Эти слова были только для него, потому что это были последние слова. Я не смогу повторить их ни вам, ни любому другому живому существу на земле. Это был мой прощальный подарок ему, он должен был взять его с собой. Лишь самые последние слова я могу повторить сейчас:
*Я не могу уйти с тобой... всегда помни меня, все, что было у нас, и знай, что я всегда буду любить тебя... *
Я охватил его голову руками и поцеловал его на прощание в лоб, куда так часто целовал его раньше. В последний раз я зарылся лицом в его шерсть... затем подхватил его и посадил в газовую камеру. Конечно, он попытался вырваться, и мне пришлось силой удерживать его, пока оператор не захлопнул дверь, чуть не сломав мне руку.
Заперев дверь, оператор прошел к пульту и включил газовую камеру.
Я пошел к стеклянной стене камеры, и оператор потребовал, чтобы я держался подальше. Я не послушал его, встав на колени перед стеклом. Если бы он попытался остановить меня, я готов был изувечить его... но, странно, он больше не вмешивался. Стоя на коленях перед камерой, я осознал, что единственное предназначение цианида — сделать невозможным усвоение кислорода живыми существами. Я смотрел, как мой любимый Эйрок задыхался и умирал медленной, ужасной и мучительной смертью.
Когда Эйрок умер и камеру проветрили, оператор подошел ко мне и ткнул меня ногой. *Топай. Мне надо готовить эту штуку для следующего раза. * Я не двигался. Я не мог. Тот, кого я любил больше самой жизни, лежал там, внутри, мертвый. Наконец оператор подхватил меня под руки и оттащил от камеры. Открыв дверь, он схватил Эйрока за переднюю и заднюю лапы и буквально швырнул его через всю комнату в дальний угол. *Можешь делать с этим все, что хочешь, * сказал он, начиная очищать камеру.
Каким-то образом мне удалось дойти туда, где упал Эйрок, и подобрать его еще теплое тело. Ничего не видя перед собой, я выбрался из этого места чудовищных зверств и кое-как нашел свою машину. Осторожно положив Эйрока на заднее сиденье, я закрыл дверь и упал за руль. Не помню, как я ехал назад. Просто вдруг я оказался дома.
Я знал, что вскоре мне придется похоронить Эйрока, иначе тело его начнет разлагаться. Его любимое место во дворе было прямо напротив окна, у которого стоял мой стол. Он часто грелся там на солнышке, наблюдая через окно, как я работаю. Там я и похоронил его.
Отправившись в магазин цветов, я купил красивый розовый куст сорта *Снежное Пламя*. Вернувшись домой, я посадил его так, чтобы корни достигли тела Эйрока. Каждый год я вижу облако роз с белыми у основания и алыми выше лепестками. Этот куст вырос уже до двенадцати футов в поперечнике, и я ухаживаю за ним с той же любовью и преданностью, как когда-то за Эйроком, потому что это все, что я смог дать ему...
Что еще сказать? Те из вас, кто знает меня, знают и то, что незадолго до того, как Эйрок погиб, я был в небольшом городке близ канадской границы. Там я встретил и полюбил Сару, волчицу, а точнее, помесь собаки и волка. Ее отец когда-то принадлежал мне, но пропал до того, как она родилась. Ее мать принадлежит моему другу из этого городка. Именно Сара помогла мне выбраться из глубокой и темной пропасти, в которой я погибал, и за это я вечно буду любить ее.
— — -------------------------- —
Эйрок, где бы ты ни был сейчас, я знаю, что это место намного лучше того, что ты покинул. В мыслях я вижу тебя свободно бегущим через широкие поля пьянящей весенней травы, играющим среди многих подобных тебе. Там нет боли и страданий, лишь радость и счастье. И в один счастливый день я встречусь с тобой, и мы снова обнимемся, чтобы никогда уже не расстаться. А до тех пор я отпускаю тебя и отпускаю с тобой всю мою любовь — навечно.
Твой Человек
Джон
*
P. S. Сегодня, 19 июля 1997 года, случилось то, о чем я хочу рассказать тебе, потому что это связано с последними днями твоей земной жизни.
Этим утром я прочел в газете, что кто-то вломился в дом нашего друга Джерри, живущего по соседству. Джерри — любимый Человек твоего собрата, могучего добермана. Твой собрат перервал преступнику глотку прямо посреди кухни Джерри и не выпустил его из дома. Преступник умер там же в кухне. Посмотрев на его фотографию, я узнал того самого человека, который пытался проникнуть в наш дом три года назад. Твой собрат был оправдан и освобожден от ответственности, так как было ясно, что преступник вторгся в чужой дом.
Я хотел передать тебе это, чтобы ты знал — твоя смерть отомщена. Ты наконец свободен.
Перевод: Muzzle ([email protected])