Как Никандрыч меня выебал
Ой, что было. Охуеть. Как говорят, пиздец нечаянно нагрянет. Не со мной было бы — не поверил. Я работаю связистом уже четыре года после института. Контора у нас в городе, а линия — 25 км в одну сторону, 25 в другую. Вот я по ней и езжу, обслуживаю точки. Ну, там подкрутка, подтяжка, равномерное размазывание пыли. Когда на машине отвезут, когда сам на автобусе, а чаще на электричке. На этих точках, кроме шкафов на улице, стоят будки ДТ КТП. Вечно забываю, как расшифровывается. Короче, домики из шлакоблоков: маленькая комнатка и предбанник с лопатами, кабелями и прочим хламом. В будке положено дежурить монтеру. Работа у них рутинная, тоскливая — целый день один. Квасят все.
Приехал я на *** разъезд, отковырял положенное в своих двух шкафах и в будку пошел греться. Зима, холодно, а электричка только в 14.46. Захожу. В клубах сизого дыма сидит Алексей Никандрович, монтер тамошний. Среднего роста, худощавый, жилистый, с задубелой обветренной кожей на лице, седые растрепанные волосы. На столе пузырь, мутный граненый стакан, чайник, банка из-под кофе в качестве пепельницы. На газете — хлеб, сушеная рыба, соленые огурцы. Уже датый. Вообще-то, Никандрыч мужик хороший, мне нравится. Молчаливый, серьезный, рукастый (в смысле трудолюбивый), всегда о чем-то своем думает. 60 лет ему, на пенсии, но работает. Сильный, кулак у него как два моих.
— Здорово.
— Здорово.
Никандрыч, говорю, у тебя тут сдохнуть можно. Дым аж глаза щиплет. Молчит, смолит папиросу. Ну, я достаю свой хавчик, пока разогрел на плитке, пока поел. Никандрыч ритуально предложил накатить, хотя знает, что я все ровно откажусь. Разговор потихоньку капает. То да се.
— Ты, Славка, че не женишься?
Привычно отвечаю: не встретил еще.
— Девок, поди, таскаешь?
Смеюсь, глаза в стол. Не люблю я эти разговоры.
— А, я уж забыл, когда последний раз бабу ебал.
Помолчали.
И вдруг:
— Ты, Слав — голубой?
И смотрит на меня, щурясь от папиросного дыма. У меня кровь от лица отхлынула. Заикаюсь:
— Да с чего Вы взяли?
Пепел с папиросы упал на стол. Никандрыч, не спеша, своей ручищей смел его на пол.
— Чай, не дурак.
Опять помолчали. Я лихорадочно соображаю, что делать дальше.
И вот тут Никандрыч выдал номер:
— Слав, давай я тебя в попу выебу.
У меня дар речи пропал. Никандрыч рассудил молчание по-своему:
— Ты не ссы, никто не узнает.
Что за человек — что не фраза то перл. А дальше... А дальше мои мозги отключились. Напрочь. Остались только инстинкты и рефлексы. Ну черт меня дернул?
Я встал со стула, трясущимися руками расстегнул штаны, снял плавки. Стояк у меня уже был на все сто. Немного замялся и снял все остальное: свитер, рубашку, футболку. Никандрыч тоже поднялся и начал расстегиваться.
В комнате две стены занимает стенд с приборами, подставка с телефоном и рацией, у третьей стены — стол, а у дверей — широкая лавка с набросанными старыми одеялами и засаленными фуфайками. Ну чтобы было, где покемарить. Вот на эту лавку я и лег, задрав ноги к голове (не буду врать, что это у меня впервые, ну было). Никандрыч разделся по пояс. Мосластый, с седой волосатой грудью, поджарый живот. Пошуршал с пуговицами и приспустил штаны.
Сюрпра-а-а-айз!
Здоровенный елдак. Больше, чем у меня. Темно-коричневый, с вздутыми венами и лиловой вытянутой головкой.
Нихуя себе дед.
Дальше все происходило в полном молчании. Смачный харчек и залупа начала вдавливаться. И тут он как засадит по самые!
Бля, козел, больно же!
Никандрыч, ухватив своими лапами за мои ляжки, навалился и, тяжело сопя, со сжатыми губами, начал таранить. Сурово мне пришлось по началу: туго, почти без смазки.
На стенде с приборами — электронные часы с красными цифрами. Так вот. 23 минуты кочегарил меня дед! Мне уже было: 1) классно; 2) кайфово; и 3) просто охуеть как кайфово, когда Никандрыч глухо, утробно зарычал, напрягся и в кишечнике стало горячо. Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, он больно сжимал мои ноги.
И что вы думайте. У него даже не упал! Постояв некоторое время, он снова начал меня юзать.
Бурные аплодисменты!
12 минут по таймеру, когда он, наконец, впихнул в меня чуть не с яйцами.
Отдышались.
Я удивлен, вы удивлены, мы все удивлены, но Никандрыч пошел на третий круг, не вынимая!
Ну них... чего себе!
Не, думаю, с меня хватит. Надо отползать. Дыра разболтана, нервы обожжены, удовольствие — так себе, прямо скажем. Ну, жду когда кончит. Через 10 минут:
— Никандрыч, я больше не могу, хватит, больно!
Он:
— Щас-щас.
Аха, эти самые щас-щас растянулись на 23 минуты! У меня уже сил нет, все саднит.
Кончил, слава тебе Господи!
Пытаюсь разогнуть затекшие ноги. Из отверстия потекла сперма. Черт, где же носовой платок.
Оделись, сели, помолчали. Заговорили не о чем. Оба делаем вид, что ничего не произошло. Никандрыч опять смолит папиросу. Через час я потопал на электричку.
Дома лежу в горячей ванне, отмачиваю задницу и казню себя — какой придурок! Правильно люди говорят: не еби, где живешь и работаешь.
Через месяц я снова был на этом разъезде. Никандрыча не было. Дежурил Сашка, светловолосый крепыш. А в следующий ревизионный объезд, очищая шкафы, я видел у домика пазящего Никандрыча.
В будку я не пошел. На улице ждал электричку. Тепло. Весна ведь.
The end.
Приехал я на *** разъезд, отковырял положенное в своих двух шкафах и в будку пошел греться. Зима, холодно, а электричка только в 14.46. Захожу. В клубах сизого дыма сидит Алексей Никандрович, монтер тамошний. Среднего роста, худощавый, жилистый, с задубелой обветренной кожей на лице, седые растрепанные волосы. На столе пузырь, мутный граненый стакан, чайник, банка из-под кофе в качестве пепельницы. На газете — хлеб, сушеная рыба, соленые огурцы. Уже датый. Вообще-то, Никандрыч мужик хороший, мне нравится. Молчаливый, серьезный, рукастый (в смысле трудолюбивый), всегда о чем-то своем думает. 60 лет ему, на пенсии, но работает. Сильный, кулак у него как два моих.
— Здорово.
— Здорово.
Никандрыч, говорю, у тебя тут сдохнуть можно. Дым аж глаза щиплет. Молчит, смолит папиросу. Ну, я достаю свой хавчик, пока разогрел на плитке, пока поел. Никандрыч ритуально предложил накатить, хотя знает, что я все ровно откажусь. Разговор потихоньку капает. То да се.
— Ты, Славка, че не женишься?
Привычно отвечаю: не встретил еще.
— Девок, поди, таскаешь?
Смеюсь, глаза в стол. Не люблю я эти разговоры.
— А, я уж забыл, когда последний раз бабу ебал.
Помолчали.
И вдруг:
— Ты, Слав — голубой?
И смотрит на меня, щурясь от папиросного дыма. У меня кровь от лица отхлынула. Заикаюсь:
— Да с чего Вы взяли?
Пепел с папиросы упал на стол. Никандрыч, не спеша, своей ручищей смел его на пол.
— Чай, не дурак.
Опять помолчали. Я лихорадочно соображаю, что делать дальше.
И вот тут Никандрыч выдал номер:
— Слав, давай я тебя в попу выебу.
У меня дар речи пропал. Никандрыч рассудил молчание по-своему:
— Ты не ссы, никто не узнает.
Что за человек — что не фраза то перл. А дальше... А дальше мои мозги отключились. Напрочь. Остались только инстинкты и рефлексы. Ну черт меня дернул?
Я встал со стула, трясущимися руками расстегнул штаны, снял плавки. Стояк у меня уже был на все сто. Немного замялся и снял все остальное: свитер, рубашку, футболку. Никандрыч тоже поднялся и начал расстегиваться.
В комнате две стены занимает стенд с приборами, подставка с телефоном и рацией, у третьей стены — стол, а у дверей — широкая лавка с набросанными старыми одеялами и засаленными фуфайками. Ну чтобы было, где покемарить. Вот на эту лавку я и лег, задрав ноги к голове (не буду врать, что это у меня впервые, ну было). Никандрыч разделся по пояс. Мосластый, с седой волосатой грудью, поджарый живот. Пошуршал с пуговицами и приспустил штаны.
Сюрпра-а-а-айз!
Здоровенный елдак. Больше, чем у меня. Темно-коричневый, с вздутыми венами и лиловой вытянутой головкой.
Нихуя себе дед.
Дальше все происходило в полном молчании. Смачный харчек и залупа начала вдавливаться. И тут он как засадит по самые!
Бля, козел, больно же!
Никандрыч, ухватив своими лапами за мои ляжки, навалился и, тяжело сопя, со сжатыми губами, начал таранить. Сурово мне пришлось по началу: туго, почти без смазки.
На стенде с приборами — электронные часы с красными цифрами. Так вот. 23 минуты кочегарил меня дед! Мне уже было: 1) классно; 2) кайфово; и 3) просто охуеть как кайфово, когда Никандрыч глухо, утробно зарычал, напрягся и в кишечнике стало горячо. Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, он больно сжимал мои ноги.
И что вы думайте. У него даже не упал! Постояв некоторое время, он снова начал меня юзать.
Бурные аплодисменты!
12 минут по таймеру, когда он, наконец, впихнул в меня чуть не с яйцами.
Отдышались.
Я удивлен, вы удивлены, мы все удивлены, но Никандрыч пошел на третий круг, не вынимая!
Ну них... чего себе!
Не, думаю, с меня хватит. Надо отползать. Дыра разболтана, нервы обожжены, удовольствие — так себе, прямо скажем. Ну, жду когда кончит. Через 10 минут:
— Никандрыч, я больше не могу, хватит, больно!
Он:
— Щас-щас.
Аха, эти самые щас-щас растянулись на 23 минуты! У меня уже сил нет, все саднит.
Кончил, слава тебе Господи!
Пытаюсь разогнуть затекшие ноги. Из отверстия потекла сперма. Черт, где же носовой платок.
Оделись, сели, помолчали. Заговорили не о чем. Оба делаем вид, что ничего не произошло. Никандрыч опять смолит папиросу. Через час я потопал на электричку.
Дома лежу в горячей ванне, отмачиваю задницу и казню себя — какой придурок! Правильно люди говорят: не еби, где живешь и работаешь.
Через месяц я снова был на этом разъезде. Никандрыча не было. Дежурил Сашка, светловолосый крепыш. А в следующий ревизионный объезд, очищая шкафы, я видел у домика пазящего Никандрыча.
В будку я не пошел. На улице ждал электричку. Тепло. Весна ведь.
The end.