Ловушка для Ангела (насилие)

Прекрасный ангел прикорнул на моем плече. С закрытыми глазами, идеальным макияжем, вся такая тоненькая и грациозная, Лина в самом деле казалась райским созданием. Только крылышек не хватало. А внутри разрасталось торжество. Моя, моя, теперь она МОЯ! Теперь мне можно делать с ней всё, что пожелаю. А я её более чем желаю. Член в штанах радостно подпрыгивал, возбужденный осознанием реальной близости той, которая практически каждую ночь приходила нас мучить, оставляя неудовлетворенными. Даже не знаю, чего мне больше хотелось сейчас, — придушить Лину за то что, она смела быть красивой такой, тогда когда я валялся на нарах, где единственным удовольствием секса была редкая мастурбация с мыслями об идеальном теле Ангела, или же первым делом хорошенько выебать, наверстывая упущенное за те четыре года, когда был вынужден обходиться без женщины. Всё... Теперь можно делать с ней всё, что захочется! Душить, резать, насиловать во все щели. Моя, моя, эта прекрасная девушка теперь полностью в моей власти. И я не успокоюсь, пока не вытрясу из неё имя человека, который стоял за поломавшей мою жизнь на до и после историей с изнасилованием.

Открыл ворота двора дома, который специально снял по этому поводу на окраине нашего города. Ничего роскошного, потому что теперь я был вынужден экономить. Простой деревенский домик, с маленькой кухней и двумя сообщающимися между собой комнатами.

— Всё, Ангелочек, приехали, — зачем-то вслух произнес я, ведь девушка слышать не могла, поскольку была в отключке.

Сначала хорошенько закрыл ворота, потом осторожно вытащил Лину из машины. Тело было обмякшим, но совершенно не тяжелым. Конечно, ангельские создания не могут много весить. Женская ручка красиво откинулась в сторону. Всё в ней красиво... Не снимая обуви, вошел в дом и осторожно положил плененного мной Ангела на разложенный диван. Щелкнул электровыключателем. Ангелина до сих пор не проснулась, видать, крепкую штуку мне раздобыл свояк. Застыл, любуясь... Лина стала намного красивее за те четыре с половиной года, которые мы не виделись. Если раньше в её лице просматривалось что-то невинно-девичье, то сейчас была идеальная, шаблонная внешность роковой красотки. Четко очерченные брови, подведённые тонкими стрелками веки, длинные ресницы, видимо, чтобы оттенить лазоревые глазки, покрывала синяя тушь. На скульптурные щечки наложены едва заметные бежевые румяна, а дивно вырезанные, чуточку подправленные ботоксом губки подкрашены розово-коричневой помадой. Идеальный макияж на идеальном лице, нет, уже не ангела, выше бери, Андрей, богини. Сука, сука, сука!! Не нежничая, стащил с изящных женских ступней туфельки на высоченном каблуке, потом неторопливо, трясущимися руками, принялся поднимать подол ярко-синего платья. Божественна, идеальна! Её красота слепила, доставляла боль, словно шипы вонзались в мои глаза, пальцы, да и грудину тоже. Какие длинные ноги в телесных чулочках, дальше, боже... красивый изгиб бедер, кружево трусиков, плоский животик с пирсингом в пупке, упакованные в голубой бюстгальтер груди. Хотелось наброситься на нее голодным зверем, грызть, кусать, чтобы напиться, пропитаться, насытиться этой красотой. Но я наоборот неспешно, смакуя удовольствие, несмотря на распирающий джинсы член, продолжал раздевать всё еще находящуюся без сознания прекрасную девушку. Наконец-то снял полностью платье, затем принес из кухни ножницы и разрезал его на мелкие ярко-синие клочки, порезал прямо на Ангеле бюстгальтер и трусики, стащил невесомые чулки со стройных женских ног. А потом почти благоговейно, едва касаясь подушечками пальцев, стал гладить восхитительное тело перед собой. Взял в руки тонкую безупречную стопу, изящные маленькие пальчики были покрытые французским маникюром, точнее, педикюром. Какая на хрен разница! Их хотелось целовать, нет, ломать, грызть голодным зверем, нет, целовать. Дальше мои ладони медленно заскользили вверх по бархатистой коже стройных ног. Лобок, как, помнится, и четыре года назад, был гладко выбрит. Сколько времени прошло, а я еще помню её вкус. Медово-соленый, возбуждающий, сносящий крышу. Попробовавший хоть раз нектар Ангела не сможет его забыть. Руки скользнули на подтянутый девичий животик, видимо, Лина регулярно занимается спортом. Пальцы пошли ещё дальше, жадно накрыли восхитительную грудь с небольшими розово-коричневыми сосочками. Идеальная тонкая шея, обещающие райское наслаждение губы. Ооо... Она шикарна, бесподобна, идеальна! Ангел, богиня, безжалостная ведьма, испортившая мою жизнь! Хотелось поставить её на пьедестал и бесконечно любоваться, как совершеннейшим произведением природы, а лучше разломать, поломать на части, потому что от этой красоты болели глаза и истекало кровью сердце.

Подушечки пальцев стали обводить греховно вылепленные губы. Синие ресницы дрогнули, затрепетали, веки открылись. Бескрайнее голубое небо смотрит на меня, с головой затягивая в свою синеву. Богиня, она богиня!

— Андрюша! — певуче-ласково шепчет девушка, и тянет ко мне руки, обнимая за плечи.

Прямо как в моих сновидениях. Я точно вышел из тюрьмы?! Или всё ещё нахожусь за решеткой? Быть может, это очередной чудесный сон от ведьмы Ангелины! И потом я проснусь, а рядом только храпящие сокамерники.

Выражение девичьего лица поменялось, голубые глаза распахнулись сильнее, и в них появилось что-то очень похожее на потрясение или даже страх.

Улыбнулся плотоядно. Нет, Андрей, не снится, она в самом деле рядом с тобой. Боится меня. Веки с длинющими синими ресницами снова закрылись. Думает, что если закрыть глаза, я исчезну? Нет, Ангел, нет! Теперь я буду долго мучить тебя.

Легонько ударил ладонью по щечке этого идеально-красивого лица, сначала с одной, потом с другой стороны.

— Ну же, Ангел, открывай свои блядские глазки! Ты даже не представляешь, как я по тебе соскучился, гадина!

В синем небе её глаз плескалась боль.

— Андрей, я буду кричать!

— А я буду бить, Ангел!

Лина стала вырываться, брыкаться, отталкивать от себя. Размахнулся и ударил по прекрасному личику, теперь уже с силой.

— Блядь, успокойся или я сделаю тебе очень больно! И кстати, кричи, Ангел! Сколько угодно можешь верещать. Мы в частном доме, соседи далеко, вряд ли тебя кто услышит.

— Андрей, что ты хочешь делать?!

Ооо, ты даже не представляешь, сколько много я хочу. Но для начала просто трахну, потому что больше не могу терпеть, член просто лопается за ширинкой джинсов. Мне нужно утолить жажду.

— Я тебя изнасилую, Ангел, чтобы ты наконец поняла, почувствовала, что такое настоящее насилие. Я теперь буду много тебя насиловать.

Начал торопливо расстёгивать ширинку. Лина попыталась сбежать с дивана, пришлось хорошенько придавить её своим телом, бухнувшись всем весом сверху ангелоподобной шатенки.

— Андрей, нет! Пожалуйста, не надо!! — заплакала прекрасная девушка, до основания разрушившая мою жизнь.

Знаю я цену этим лживым слезам, насмотрелся в суде.

— Как ты там говорила, Ангел?! «Он не слышал, не воспринимал слова «нет». За каждое «нет» я получала удар». Запомни, с этого момента так и будет.

Снова ударил по шаблонному лицу роковой красотки. От предыдущей оплеухи у Лины сочились кровью губы. Странно, данный факт еще сильнее завел. Мне, как вампиру, хотелось всосаться в этот пухлый кровоточащий рот, и пить-пить её кровь. Ты сделала меня маньяком, Ангел! Но только, нет, никогда больше я не буду целовать эти лживые псевдорайские уста. Поцелуи для любимых женщин, а не для жестокосердных сук.

Рывком раздвинул обалденно стройные ноги. Черт, какая же пизда красивая! Лоно Афродиты просто! Сука!! Приставил гудящий желанием член к этой блядской раковине любви и попытался протиснуться внутрь. Она была сухой, как наждачная бумага. А мне похуй, буду по-сухому ебать.

— Андрей, прошу тебя, не надо! Ты ведь не зверь!

Вот тут Линочка ошибалась. Еще какая зверюга!

Ангел снова начала меня отталкивать, а из голубеньких глазок теперь ручьем потекли слезы, уродуя страдальческой маской лицо идеальной красавицы. Это только начало, скоро от богини останется только мерзкая жаба. Кем она и является на самом-то деле.

Опять ударил.

— Я же тебя предупреждал, не сопротивляйся мне, или больнее будет!

Лина послушалась, обмякла, престала вырываться, и я наконец-то смог войти в блядско-ангельское лоно. Стенки сухой вагины слегка болезненно сдавили мой налитый кровью член. Но я все равно немилосердно продирался вперед, желая, то ли добыть влагу, смягчившую процесс насилия, то ли утвердить свое господство. Толчок, толчок, при каждом из которых Лина тихонечко попискивала, а подкрашенные от синей туши слезки продолжали катиться по дивным щекам. Плачь, плачь, мой Ангел! Я упиваюсь твоими слезами! Ведь ты превратила меня в чертового маньяка. Болезненность первых движений прошла, значит, смазка все-таки появилась. Задвигался быстрее, задвигался жестче, глубже, словно пытаясь проткнуть её насквозь, аж до сердца её холодного достать. Это насилие, и мне нет нужды нежничать, заботясь об ощущениях партнёрши. Противный скрип старого дивана ворвался в уши, но он тоже добавил возбуждения и даже зверства. Лина прикрыла заплаканные глазки своими ладонями. На миг приостановился, и, не выходя из шелковой промежности, со злостью оторвал тонкие девичьи запястья от заплаканного лица.

— Не смей закрываться, слышишь! Смотри на меня, Лина, я хочу видеть твои глаза! Хочу знать, что тебе больно!

Бескрайнее голубое небо в синих потеках туши затянуло смертоносным омутом, да прямиком на дно. Снова протаранил членом девичье лоно, и застыл в самой глубине, по–ястребиному всматриваясь в зареванное, но все равно безумно красивое лицо. А потом просто по-зверски — удар, удар, удар... Лина запрокидывала голову, шипела, и приглушенно стонала от каждого такого бешеного толчка. Удар, удар, удар. Как сладко в этой шелковой вагине! Черт, не могу больше! И так долго продержался, удивительно даже, что не спустил сразу, едва дотронувшись до нежной кожи между женских ног, как, помнится, это было в ту роковую ночь. Еще один глубокий зверский удар, еще один негромкий вскрик боли из закушенных ангельских губ, и мой вой наслаждения от наступившего оргазма огласил пространство. Член запульсировал, изливая сперму внутрь блядско-красивой пизденки. Парочка бешеных толчков, для продолжения своего наслаждения, и я, сипло хрипя, бухнулся сверху божественного тела. Воткнулся носом где-то в районе бьющейся на девичьей шее жилке. Её кожа пахла эдемскими цветами... Пальцы сами по себе двинулись гладить этого дивного Ангела, а губы потянулись целовать пропитанный кровью рот. Нет!!! Не дождется гадина! От меня она больше не получит ни грамма нежности! Перекатился с удушающего эдемскими цветами тела и, тяжело дыша, лег рядом на скрипучий диван.

***

Ржавые гвозди снова и снова втыкались в кожу, душу, насквозь прокалывали сердце. Меня изнасиловали, опять... Страшная сказка для Ангела продолжается. Нет, постоянное принуждение в моей жизни стало почти привычным, меня ведь почти каждый день насиловали, хоть я сама снимала трусики и расставляла ножки. Просто нестерпимо больно, что это сделал именно он, человек, о котором я мечтала, думала все эти долгих и унылых четыре с половиной года, кого возвеличила, поставила на пьедестал мученика. Очнись, того Андрея больше нет! Он остался в прошлом, был лишь в твоих воспоминаниях и фантазиях. Евдокимов изменился, стал настоящим зверем, и самое печальное — именно я превратила его в чудовище. Слезы продолжали катиться из глаз. Евдокимов, тяжело дыша, раскинулся на диване. Одна его рука находилась совсем рядом с моим плечом. Я физически ощущала исходящий от мужских пальцев нервный жар, хоть и развернулась к нему спиной. Что будешь делать теперь, Лина?! Как выкручиваться?! Еще не выбравшись из одной ловушки, я угодила в другую. Из огня да в полымя. Андрей спокойно может меня убить, да прикопать где-нибудь. И ничего ему не будет за мою смерть, поскольку меня нет, я — призрак, давно исчезнувший в неизвестном направлении из жизни всех своих знакомых. Успокойся, Лина, Евдокимов — благородный, вполне вменяемый человек... Ага, которого ты помогла посадить в тюрьму, переломав, перепоганив всю его жизнь. Этот немаловажный факт мог очень плохо сказаться на его адекватности. Захотелось повернуться и попытаться найти в озверевшем мужчине, еще минуту назад насиловавшем мое тело, того Андрея, который мне запомнился в ту единственную ночь, которая у нас была — уверенного, улыбчивого, ласкового и требовательного одновременно. Нет, не обернулась, побоялась, и не знаю, чего больше — найти мужчину из своих воспоминаний или понять, что его нет больше, а скорее всего, не существовало вовсе. Оба варианта ничего хорошего мне не сулили. Вместо этого огляделась вокруг. Мы находились в каком-то довольно обшарпанном частном доме, окна которого были плотно закрыты темными шторами. Если есть окна, значит, можно разбить стекла и сбежать, автоматически отметила я, а потом поразилась своей способности размышлять. Только бежать прядётся голой, платье, белье — всё истерзано в клочья. Так что искать адекватность в мужчине, который лежал рядом, было плохой идеей, Лина.

Всё же нужно разворачиваться и выяснять, какие у Андрея планы. Чего мне следует ожидать? Вытерла слезы и осторожно повернулась. Евдокимов лежал на спине, широко раскинув руки, лицо — расслабленное, дыхание уже выровнялось. Он никак не отреагировал на мои движения, то ли я действовала слишком тихо, а быть может, просто не хотел смотреть в сторону такой гадины. Мужские веки были плотно сжаты. Красивый... я правильно запомнила, мой Андрей очень красивый мужчина. Тонкий аристократичный нос, скульптурные черты лица, красиво вырезанные губы, между бровей вот только залегла угрюмая складка, которой, помнится, раньше не было, да волосы немного поседели.

Веки открылись. Какие же темные у него глаза. Радужка глаз в слабом освещении дома казалась почти черной и сливалась со зрачком.

— П-привет, Андрей! — почему-то произнесла я, сама понима

я, как глупо звучат мои слова, после всего, что произошло между нами, после сегодняшнего насилия над собой.

Он пораженно уставился на меня. Мужской кадык дернулся, сглатывая, а выражение лица поменялось, моментально став хищным. В темных озерах глаз теперь плескалась бьющая через край ярость. Сильные руки потянулись ко мне, сдавили шею и начали душить...

— Здравствуй, здравствуй, Ангел! Хотя нет, теперь я буду звать тебя Сукой...

Нечем дышать! Схватилась за его руки на своем горле, царапая сильные мужские пальцы накладными ногтями. Темные глаза приблизились, целое море ненависти, поглощая, смотрит на меня, затягивая с самую пучину. Внимание! Красный уровень опасности, Лина.

— Скажи мне, Сука, кто придумал засадить меня в тюрьму?! Хочу знать имя этой сволочи?!

Как сказать?! Я не могу даже слова произнести, и вовсе не пальцы Евдокимова на моей шее тому виной, Глеб Георгиевич, именно он в железных тисках держит мое горло. Моргунов считает меня приближенной, своей собственностью, и если я посмею отрыть рот, его месть будет страшной. Он не пощадит даже моего маленького племянника. Предательства Глеб Георгиевич никому не прощает. Противного блондинчика, когда-то принимавшего участие в моем первом изнасиловании, он безжалостно убил за какую-то аферу, которую тот посмел провернуть без его ведома. Туда ему и дорога! Признаться, смерть Кирилла, с одной стороны, меня даже порадовала, а с другой, заставила еще сильнее испугаться, затаиться.

Евдокимов немного ослабил хватку.

— Ну, Сука, говори! Я хочу слышать фамилию!

— Андрей, мне нечего тебе сказать.

И тут же получила удар по лицу, опять прямиком по разбитым в кровь губам. Больно... Потом Андрей жестко схватил меня за волосы, слезы в который раз брызнули из глаз.

— Неправильный ответ, Ангел! — в голосе злость, в темных озерах глаз предупреждение.

Всхлипнула.

— У меня не будет другого.

Боясь еще одного удара, закрыла руками лицо, однако его не последовало. Евдокимов молча вскочил с дивана. Опять боль... Он поволок меня за волосы в сторону большого стола, стоящего в углу комнаты, приподнял, посадил попой на жесткую лакированную поверхность. В мужских руках появились веревки. Страх ледяными спицами прошелся по хребту, ведь красивое лицо казалось совсем невменяемым от злости. Андрей же не станет меня душить?! Или?! Нет, кажется, у Евдокимова другие планы, он схватил мою ногу и начал привязывать её к ножке стола. Млять, млять, Ангел, ты снова угодила прямиком в оживший кошмар. Сейчас моя тошнотворная жизнь, которую я вела последние четыре года, казалась вполне сносной. Захотелось обратно в это мерзкое болото, да, там меня трахали, как вздумается, унижали, подкладывали под определенных людей, но хотя бы физически не мучили. Стала вырываться, Евдокимов молниеносно приподнялся с пола, и я получила еще одну существенную затрещину, от которой в глазах замельтешили темные точки.

— Блядь, Сука, веди себя спокойно! Иначе будет больно!!

Да, Ангелина, ты зря трепыхаешься, он все равно сделает то, что задумал. Ему некому помешать! Вторая моя нога тоже оказалась привязанной к ножке стола. Пожалуйста, я хочу потерять сознание, нет, лучше сойти с ума, или даже умереть, только сейчас, немедленно! Не испытывая моральных и физических мучений. А зверь с красивым лицом Андрея теперь причудливо опутал веревками мои запястья, вскинул руки вверх, потом перетянул веревки под столом, привязав их к ногам. Я оказалась распятой на этом чертовом столе и уже догадалась, к чему были эти приготовления. Далее наверняка последуют пытки. Боже, дай мне силы! Боже, дай мне забвения!

Евдокимов отошел, послышался какой-то непонятный шум. Что он задумал?! Какие муки готовит для меня?! В глаза бьет яркий свет. Свет, свет, сколько много света! Андрей поставил настольную лампу совсем рядом с моей головой и направил её лучи прямиком мне в глаза.

— Итак, я тебя еще раз спрашиваю, Лина, кто придумал засадить меня в тюрьму?!

Кожи дотронулось что-то холодное и, судя по всему, острое. Правда, слепящий свет в глаза не позволил рассмотреть, какой именно предмет пыток выбрал для меня Андрей. Скорее всего, нож, кожей чувствовалась довольно широкая поверхность. Страшно, Ангел?! Еще как! Уж слишком много гвоздей заколочено в меня, выдержу ли я еще ножички?! Всхлипнула, по телу прошла крупная холодящая дрожь. И только глаза пылали, горели. Этот слепящий свет, от него невозможно спрятаться, он проникал даже под кожу, и плотно закрытые веки не помогали. Задышала часто-часто, выдав с головой свой страх.

— Ты очень красивая, Лина! Стала еще красивее за эти годы, — почти ласково прошептал Евдокимов, чем, признаться, несказанно удивил, ведь я приготовилась к мучениям.

Кожи теперь коснулась не холодная сталь, нет, теплые, даже обжигающие пальцы, которые стали чертить на моем подрагивающем животе какие-то странные узоры.

— Блядь, напомни, сколько лет мы с тобой не виделись? — вдруг со всей дури заорал Андрей совсем рядом с моим ухом.

И я, немного разомлевшая от ласковых прикосновений, испугавшись, дернулась, закричала, забилась в этих веревках, словно умалишённая в белом полотнище смирительной рубахи. Конечно, вырваться не получилось, веревки надежно фиксировали меня все так же распятой на столе. Пожалуйста, выключите свет!! Очень ярко, очень больно от избытка яркости! Четыре года и почти шесть месяцев, могу даже по дням сказать — ровно одна тысяча шестьсот тридцать девять дней. Но ответить так не решилась. Временами мне хотелось забыть как страшный сон, тот сначала блаженно-чувственный, потом насыщенный болью и страхом вечер, навсегда стереть со своей памяти последующее за ним судебное разбирательство... Не получалось, поэтому непонятно для чего я считала дни с момента нашей последней встречи с Моим Андреем.

— Ну же, говори, Сука!

Теплые пальцы поднялись с живота чуть выше, затем накрыли правую грудь, легонько сжали сосочки. Этого не может быть! Не должно быть при таких обстоятельствах. Однако мужские прикосновения вызвали ток, который огненными нитями прошелся от груди к низу живота да и забился там непонятным томлением. В удивлении даже на миг открыла веки. Свет, свет, обжигает... слепит, растворяет в своей яркости окружающие предметы.

— Я-я не помню! — дрожа, соврали мои губы. — Года четыре, наверное.

— Не помнишь, — ровный тон голоса только сильнее насторожил, злость Евдокимову все равно не удалось скрыть, ведь рука на моей груди с силой сжала нежную плоть.

Снова открыла глаза. Свет от лампы физической болью проник в мозг.

— Четыре года и почти шесть месяцев, ровно одна тысяча шестьсот тридцать девять дней. Я каждый час, проведенный без тебя, помню, мой ненаглядный Ангел!

Вот, значит, как?! Оказывается, Андрей тоже зачем-то отсчитывал дни с нашей последней встречи. Впрочем, его причины понятны, он жаждал мести. Поэтому не надейся, Ангел, умереть быстро тебе не суждено, мучиться будешь долго.

— Всё это время меня интересовал вопрос, как вы все это провернули?! Я прямо-таки каждый час мучился любопытством, убийственным желанием знать, кто придумал эту ловушку? И, главное, чьей марионеткой ты являешься, красавица?

Вздрогнула, что-то холодное опять коснулось тела, острие ножа легонько, ласкающе прошлось по левой груди. А в уши опять ворвался крик, Евдокимов заорал:

— Сука, я порежу тебя на кусочки!! Так что лучше говори, сразу говори, кто за тобой стоит?!

— Мне нечего тебе сказать, — упрямо повторила я.

Больно! Евдокимов полоснул ножом по груди.

— Аууу, — негромко завыла я, снова распахнув веки.

Больно! Свет не хуже стали ножа режет по глазам! Пусть, пусть меня кромсает на кусочки, я все равно лишь чуточку живая, главное, чтобы Данька, Алиса и Кирюша были целыми и невредимыми, чтобы их никто не кроил ошметками.

— Скажи, Ангел, скажи! — теперь почти нежно просит Андрей и гладит, размазывая выступившую из раны кровь по моему вздрагивающему в страхе телу.

Свет, уберите свет!! Он сводит с ума. И нежность тоже к чертям собачьим! У меня её так мало было в жизни, что хотелось наслаждаться лаской, несмотря на боль и текущую из раны кровь. И странно, я, не чувствующая практически ничего с другими мужчинами, сейчас, связанная и кровоточащая, заводилась от действий сотворенного мной маньяка. Как такое возможно?! Как мало я знаю о своем организме! А может, всё дело в привычке, ведь оргазм я могла получить только одним способом — смотря на фото Андрея, лаская себя пальчиками, фантазируя, что именно его руки сейчас касаются складок моего лона. Только каждый раз переносясь в ту роковую ночь. А быть может, я скрытая мазохистка?!

Черт! Уберите свет!! Он даже через закрытые веки обжигает. Рука Евдокимова легла на мой беззащитный открытый лобок. Надеюсь, я теку только слезами из глаз от этого яркого ошеломляющего зрачки света. Наглые пальцы, продолжая биться током, полезли дальше, раздвинули складки между ног. Черт, не надо!

— Оууу! — отчетливо застонала я и, несмотря на спутывающие тело веревки, неконтролируемо выгнулась на столе.

Это так жгуче, так непередаваемо остро, что, кажется, даже в воспоминаниях я не испытывала ничего подобного.

Поспешно прихлопнула губы.

— Итак фамилия, имя, отчество!

— Андрей, прошу тебя!

— Да, Ангел, я тоже прошу, не вынуждай меня быть зверем, скажи, кто это был?!

Свет сводит с ума, а прикосновения пальцев, умеющих доставить женщине удовольствие, лишают последних остатков воли. Он не знает, что просит, месть — очень опасная штука, пусть радуется, что ноги унес. Боже, эти волшебные руки! Опять выгнулась, забилась в опутывающих меня веревках, а из горла вместо признания, вырвался сладострастный стон. Тоже своеобразное признание, моей слабости, а быть может, ненормальности, или женственности, которая наконец-то вырвалась на свободу.

Пальцы остановились. Ооо... Какая пытка. Свет-свет, как больно глазам, я, наверное, в аду. Раю? Не знаю.

— Скажи, Лина, скажи, — змеем-искусителем шепчет мне в ушко Евдокимов.

— Не могу, Андрей, больше не могу, п-пожалуйста...

Сама не знаю, чего прощу: освобождения, продолжения ласк, или прекращения пыток.

— Имя и фамилию быстро!!! — кажется, от мужского крика задрожали стены.

Свет, свет, всё палит и палит, выгрызая своей яркостью зрачки.

— Ну же, говори, Ангел! Говори, чертова кукла!!

Крик, крик, наотмашь бьет по барабанным перепонкам, а свет мощью увеличенного стеклом солнечного луча слепит глаза. Я скоро загорюсь от него. Если до этого не истеку сладкой липкой патокой в желании продолжения мужских прикосновений.

— Говори, блядь! — от крика даже воздух завибрировал.

А внутри зреет протест. Очень больно, когда осколки светлого в твоей жизни продолжаются дробиться, превращаясь в слепящую пыль.

— Да пошел ты! Я, я не могу сказать! — тоже заорала я. — Можешь меня полосовать! Слышишь?!

И тут же плечо обожгла боль, это острие ножа надавило, протыкая кожу. Из раны хлынула кровь. Нет, ты не права была, Лина, какая на хрен патока, ты истечешь кровью, распятая на этом столе.

— Сука, так ему верна! Почему ему?!

Ха... Попробуй тут не быть преданной.

— Да, вернаААА!

Превращая мой крик отчаяния в стон, раздирая нежную текущую ткань лона, в меня вонзился мощный, налитый желанием и злостью мужской член. Как в этой боли, в этом жгущем светом аду, могло найтись место удовольствию?!

— Сука, какая же ты сука, мой Ангел, — застонал Андрей.

Что — то с громким стуком упало на пол, наверное, нож выпал из рук Евдокимова. Мужские пальцы, сдавливая чувственную плоть, легли на мои трепещущие то ли в страхе, то ли в наслаждении груди. Мужские бедра двинулись вперед, вколачивая внутрь обжигающий член. Затем еще один мощный глубокий толчок, и я поспешно, чтобы не застонать, прихлопнула рот и зажмурила веки, чтобы не обжечься светом. Не получилось, ведь толчки в самую глубину, до предела, продолжаются, убыстряются, из горла невольно стали вырываться блаженно-сладострастные звуки, глаза же потрясенно распахнулись, стремясь хорошенько рассмотреть вернувшегося Моего Андрея, но нахватавшись слепящих лучей, веки снова смежились.

— Скажи мне, кто он? — ласково шепчет Андрей, жадно толкаясь внутри моей поплывшей желанием, хлюпающей от таких интенсивных движений вагины, а мужские пальцы грубо, больно сжали вставшие каменными столбиками соски.

— СКАЖИ!!! — теперь уже орет Евдокимов, не переставая интенсивно вколачивать в меня член.

А затем почти сразу ласково:

— Скажи мне, Лина, я хочу знать имя человека, подсунувшего под меня Ангела, укравшего у меня Ангела!

Чертов больной ублюдок, мой персональный маньяк.

Крик, опаляющий свет, боль, таранящие удовольствием удары, ласковый шепот, кровь на моей груди. Я сойду с ума, всё это невозможно вынести, оставшись нормальной! Пусть... сейчас даже страх прошел, во мне есть только одно желание — чтобы эта пытка продолжалась. Я уже не скрываю свои стоны, он тоже не в силах сдерживать рвущийся из горла вой наслаждения, всё растворилось в этом ослепительном свете, в желании сгореть дотла. Член с хлюпаньем продолжал вонзаться в мое беззащитное лоно, мужские кровавые руки жадно лапали грудь, больно сжимая соски, а я выгибалась, билась в паутине страсти, ловушке физиологии, устроенной для наших тел. Андрей брал меня жестко, грубо, и мне должно было быть тошно от еще одного насилия над собой, а я, почувствовав в теле предоргазменную волну, замерла, жадно глотая губами воздух. Глаза, хочу видеть его темные шоколадные глаза. Нет... только свет, как много света в этой западне. Поймалась, забилась, закричала, внизу живота, под настойчивыми ударами члена, словно что-то разорвалось, прорвало плотину. Оргазм с маньяком, оргазм с Моим Андреем, оргазм со светом! Неужели такое бывает? Неужели так бывает?

— ААА! — захлебываясь, закричала я.

— Оууу!! — хрипло вторил мне Евдокимов, изливаясь фонтаном семени внутри моей промежности.