Memoirs of the Elven Whore (часть последняя)
Разумеется, мы не уехали в форт Зирракс в тот же вечер, когда я и тетушка Розамунда обменялись дешевыми пафосными приёмчиками из серии «Как интриговать и оказывать влияние на людей: теория и практика заговора для самых маленьких». Айку понадобились бы еще по крайней мере сутки, чтобы уладить все дела, поэтому он просто демонстративно переехал в гостиницу при одной из таверн купеческого квартала, не снизойдя до объяснений и прощаний со своими родителями. Благородные же лорд и леди также не соизволили объясниться или хотя бы попытаться поговорить со своим драгоценнейшим отпрыском. Ну а я следовал старинной излюбленной тактике «Помалкиваем и улыбаемся», которая не раз спасала мою тушку в жизненных передрягах.
Кстати, секрет шпильки с жемчужиной раскрылся, когда я помогал Айку собирать вещи для переезда. Я выложил ее из кармана на полку, когда переодевался, и, будучи занятым естественной маскировкой под предмет мебели (поскольку от напряженности атмосферы в доме того и гляди лопнули бы оконные ставни), попросту забыл ее забрать. Ну а Айк, обладая то ли иммунитетом к напряженности атмосферы, то ли просто толстокожестью, подошел к полке, взял оттуда злосчастную шпильку, и со словами «Что-то часто тут мама своими вещами разбрасываться стала»... пропихнул ее через тот самый глазок для подсматривания в картине в комнатку для прислуги, где я сей аксессуар и нашел. Думаю, мои глаза в этот момент были по размеру больше, чем у какающей собачки породы «эльфийская борзая».
— Неудобный мусорник в этой комнате, пока туда мусор повыкидываешь, умаяться успеешь, — проворчал Айк, — не могли просто поставить ведро. Ох уж эти благородные дрищи с их манерными замашками!
Я руками подобрал с пола отпавшую челюсть и проморгался. М-да, великий сыщик Дани собрал кучу улик, строил целые теории заговора инцестников-вуайеристов, а тут вот оно что оказалось. Я-то думал большим придурком, чем вчера, когда я строчил эпичное послание с локоном внутри, почувствовать себя невозможно. Еще как возможно, оказывается.
После переезда Айк ушел по делам во дворец, а я прогулялся по рынку, пополняя запас ароматических масел, хорошей выпивки и поэтических сборников. Для покупки остальных приземленных вещей есть квартирмейстер (как оказалось, у Айка нет личной прислуги, и поэтому за его багаж отвечает гарнизонный снабженец, также приехавший с ним из форта). Реакция у торговцев на меня была до недоумения одинаковая, сначала грозное «Шляются тут всякие остроухие», а потом «Ой, да вы в плаще с гербом благородного дома, никак камердинер какой, али прочая неведома хрень из прислуги, милости просим!» Кроме вышеперечисленного я купил моток хорошей веревки и шелковый платок. Айк говорил, что вернется в гостиницу уже после обеда, так что у меня созрел некий план, по своему коварству и изощренности намного превосходящий бабские козни свинотетушки Розамунды.
Когда Айк вернулся в наш гостиничный номер, у меня весь антураж уже ждал своего часа. Полумрак, горящие свечи, побрызганные изысканными духами простыни, бокалы с красным вином, нарезанные фрукты. Пошло и банально, спорить не стану, но для провинциала вполне себе ниибаца романтика. То есть, конечно же, ибацца романтика. Ну вы, короче, поняли. Я не дал Айку вставить и слова, закрыв ему рот поцелуем, и за руку подвел к кровати. Он послушно сел и уставился заинтересованным взглядом на мою задрапированную в шелковый халат тушку. Я постарался как можно изящнее опуститься на колени и стащил с него сапоги, а затем и штаны. Той же печальной участи подверглись и камзол с рубашкой. Айк все время порывался меня облапить, но всякий раз получал легкий шлепок по озорным ладоням. Я вспорхнул ему на колени и своим весом вынудил его лечь на спину. «Вынудил» это громко сказано, конечно. Если бы он не поддался, то я мог хоть до посинения его толкать. Однако Айк был заинтригован. Я завел ему руки за голову и вознамерился привязать к изголовью кровати. Айк ощутимо напрягся, и я снова приник к его лицу, покрывая поцелуями его губы, щеки, шею, уши. Тихо прошептал:
— Доверься мне. Расслабься. Будет только приятно.
Айк позволил связать себе руки слабыми на первый взгляд, но затягивающимся при движении кистью узлами. Напряг руки и удостоверился, что все его усилия ведут лишь к затягиванию веревки. Ему конечно же не по нраву пребывать в таком беспомощном положении, но без этого не будет изюминки. Я снова поцеловал его, прошептал такую же нежную бессмысленную пургу, как и в прошлый раз, и завязал ему глаза шелковым платком, удостоверившись, что мой любовник не сможет подглядывать. Айк не проронил ни слова, только недовольно подернул уголком губ. Ничего, мой герой, дальше будет только лучше. Я же не самоубийца, в конце-то концов.
Я отхлебнул немного вина и прижал губы к губам Айка, поя его из своего рта. Айк ответил мне сначало неохотно, потом все более страстно, и, кажется, наконец, начал расслабляться. Я взял кружку с горячей водой и немного оттуда отпил, а бокал с остатками вина немного нагнул, чтоб тоненькой струйкой оно лилось на тело Айка. Его грудь и живот немедленно покрылись гусиной кожей от прикосновения холодной жидкости, а через мгновение Айк вздрогнул, потому что мой горячий язык начал вдумчиво оное вино слизывать. Я не торопился, тщательно исследуя языком все выпуклости на его торсе, особое внимание уделяя шее, ключицам, груди. Мой любовник тяжело задышал, и живое свидетельство его возбуждения уперлось мне в живот. Кажись, мне здесь рады. Не спеши, яхонтовый мой, так быстро я тебя не отпущу.
Я взял кусочек льда (не спрашивайте, чего мне стоило его раздобыть в Хенсарии осенью, и как пришлось его хранить до прихода Айка. Ну правда, я чуть было не сдался. Правда, оставался еще запасной вариант — лягушки-холодушки, которых бросают в кувшины с молоком для охлаждения. Но ласкать любовника лягушкой... Это просто жестоко. По отношению к обоим. К тому же, вдруг лягушка потребует, чтоб на ней женились после такого?) Гм, так вот, кусочек льда. Я прикоснулся им поочередно к соскам моего любовника. Соски, разумеется, сразу же затвердили, ну а я набрал в рот горячей воды и обхватил губами один из них. Айк выгнулся и еле слышно застонал. Такому же издевательству подвергся и второй сосок, а первому я не дал заскучал, играя с ним кончиками пальцев.
— Дани, хватит... я хочу тебя, — приказным тоном произнес Айк и получил в зубы кусок спелой груши. Тоже мне, раскомандовался. Тут фруктов на все возмущения хватит.
Я сноровисто спустил с него бре, и поцелуями проложил себе дорогу от его пупка вниз, до самого интересного. Самое интересное призывно вздымалось и грозило по твердости поспорить с дубинкой стражника, но я коварно его проигнорировал, водя языком вокруг немного выпирающих тазовых косточек, целуя внутреннюю поверхность его бедер.
— Дани... — снова не выдержал Айк и был заткнут виноградиной. Ибо нефиг болтать, когда другие работают!
Я дразняще провел губами по стволу его члена, еле ощутимо, обжигая его горячим дыханием. Наученный фруктовым опытом Айк промолчал, но красноречиво подался бедрами вперед, требуя продолжения.
Я легонько прикусил его бедро, и Айк разочарованно вздохнул. Но ничего не сказал. И его терпение вернулось сторицей, аки в сказке, потому что следующим объектом моего пристального внимания стали его яички.
После нежных поцелуев я взял их в рот, легонько поперекатывал, поласкал языком, затем переключился на чувствительную перемычку между яичками и задницей, вылизал ее, слегка задевая языком то самое место, что у иных работает лишь на выход готовой продукции, а у других — в обе стороны... Айк не успел и запротестовать, как я вернулся к его Одноглазому Дозорному и сходу взял его в рот на всю длину. Несколько резких, почти грубых движений вверх-вниз и неожиданный переход к нежному вылизыванию головки. И так несколько раз. Когда я увидел, что Айк вот прямо сейчас кончит, то прекратил ласки. .. и лег на него сверху, чтоб поцеловать его в шею, дразня его стоящий член прикосновениями тонкого шелка моего халата.
Айк нечленораздельно зарычал и не на шутку напряг руки, пытаясь освободиться от веревок и показать наглому эльфу, кто в доме альфа-самец. Не тут-то было, конечно. Связывать я умею на совесть.
Я снова подразнил его, прикусывая ему соски, целуя мошонку и добросовестно вылизывая все чувствительные места межбулочной долины. Затем будто нехотя снова занялся его членом. С чувством, с толком, с расстановкой провел языком по всем выступающим венам. Обвел вокруг головки.
— Дани, — полузадушено прихрипел Айк, — я тебя так отымею, что завтра в седло не сядешь.
Вот и выявилась истинная натура этого, с позволения сказать, рыцаря! Ты его ублажаешь тут чудесами языковладения, а он грозится местью! Получай, изверг, кусок яблока в рот, раз ты такой злобный!
Однако, пожалуй и правда хватит тянуть. Я со всем пылом и прилежанием взялся за дело, и вскоре Айк наградил меня порцией тягучей терпкой жидкости, со стоном изливая ее в мой услужливо подставленный ротик.
Как только я его отвязал, тут же оказался повален на кровать животом вниз, придавлен и ошлепан по заднице отнюдь не нежной ладонью.
Ай, вот и делай приятно этому солдафону, ай, больно же!
Связывать меня он не стал, но обещание свое выполнил: этой ночью меня разве что вниз головой на люстре не трахали.
И вот же коварная сволочь: связывали его, а синяки на запястьях остались у меня! В следующий раз доспех надену перед сексом, может он тогда поймет, что силу надо соизмерять? Впрочем, может получиться еще хуже: он перевозбудится и будет заставлять меня каждый раз в тяжеленных железках его ублажать. А то и сам тоже наденет. Будут потрахушки железных големов, бессмысленные и беспощадные. Нет уж, ебал я в рот и в нос такие варианты, как говорил один классик запрещенной литературы.
Разбудил он меня когда еще даже не рассвело. Я даже грешным делом сначала подумал, что это он случайно проснулся, и приготовился было возвращаться в царство сладких снов и розовых лошадок. Однако нет, Айк разбил все мои надежды жестокой реальностью:
— Выезжаем в Зирракс, у тебя есть время, пока завтрак не принесут.
Когда сонная служанка внесла нарезанный вчерашний хлеб, кувшин молока и пару кусков сыра, я был уже одет и предавался печальным думам, в которых помимо всего прочего фигурировала аккуратная могилка некоего эльфа с надписью «Теперь-то ты меня будить не будешь!» Первое время я обиженно молчал, но Айк этого даже не заметил, погруженный в собственные мысли.
— Айк, а как мы поедем? — нарушил молчание я, поняв, что жалости моя истерзанная тушка от него не дождется.
— Через северные ворота. По Карнийскому тракту до северных озер, потом на запад.
Спасибо, объяснил, ага. Я вообще-то имел в виду «на чем мы поедем». Поскольку верхом ездить не умею. Ну а каким образом мне было учиться? За пределы города я не выезжал, по городу ходил пешком. Нужды в лошади не было, да и денег на него, честно говоря, тоже. В каретах правда бывало ездил пару раз, сопровождая своих богатых покровительниц и покровителей.
Свои сомнения я Айку высказал поздно: конюх уже вывел для нас трех лошадей. Нас что, трое, а я-то и не заметил? Я даже оглянулся в поисках невидимого третьего, но безуспешно. Пока я вертел головой, Айк взял мои сумки и привязал с двух сторон к седлу пегой кобылки. Придержал меня за задницу, пока я неумело вскарабкивался в седло.
— Айк, я никогда не ездил на лошади, — честно признался я, вознесясь на кобылке аки курица на насесте, и с перепугу даже забыв о загадочном предназначении третьей животины.
На меня с искренним удивлением посмотрели не только мой покровитель и конюх, но и собственно лошади. В глазах предназначавшейся мне кобылки было написано какое-то осуждение, мол, люди-люди, и мне теперь этого неудачника возить?
— Гм, ну ничего, — нашелся Айк, — ты же без доспехов. В стороны значит кренить не будет. И потом, мы ж не галопом поскачем.
Кренило, и еще как. Пока мы доехали до северных ворот, где уже ожидала приличная толпа конного народу, я успел несколько раз чуть не свалиться. Лошадка, правда оказалась покладистой, и терпеливо себе шагала, пока я сползал то на один бок, то на другой.
— Дани, хватит уже елозить по седлу, булки натрешь, — ехидно заметил Айк. Легко сказать! У меня после вчерашнего может и так задница вопит о пощаде.
Разразиться обличающей тирадой мне помешал дружный гулкий удар кулаками о нагрудники всех, ожидавших нас. У большинства народу, кстати, было по два коня, как у Айка. Поздновато до меня дошло, что нормальный конь подустанет таскать на себе латника, весящего в два раза больше обычного крупного мужчины, потому и приходится брать сменных.
— Труби выход, — бросил Айк какому-то бородачу, и тот послушно достал рог.
Не успел отзвучать низкий рев походного рога, как отряд уже построился и был готов к выходу. Второй сигнал — и все уже шагом выезжают через ворота. На мое счастье, моя кобылка сама пристроилась слева от Айка, не вынуждая меня веселить народ чудесами джигитовки, и в молчании мы покинули город.
Я впервые покидаю столицу... Не могу сказать, что был здесь счастлив, но все же грудь защемило какой-то неясной тоской. Вернусь ли я сюда еще раз?
Пока отряд неспешно продвигался по тракту, я то и дело оборачивался, надеясь запечатлеть образ города, в котором прошла вся моя жизнь. В рассветной мгле каменные стены казались такими надежными, виднеющиеся вдалеке шпили королевского замка — такими сказочными... Даже не верится, что в припортовых закоулках здесь готовы зарезать за медный грош, что нищие и крысы поедают другу друга, что пройти по улице, не вступив в дерьмо или блевотину — очень проблематично, что в сточных канавах загнивают тела изнасилованных аристократами девушек и юношей, которых стража не торопится вытаскивать и предавать похоронам, поскольку страже до бедноты дела нет, пока оная беднота не задирает полноценных граждан. Изнанка сказки, так сказать. Впрочем, у благородных о столице наверняка другие воспоминания.
Оборачиваясь назад, я порой ловил на себе взгляды Айковских бойцов. Осуждающие, презрительные, удивленные, заинтересованные, оценивающие. Но ни одного доброжелательного или одобрительного. Они несомненно знали, кто я, и каков характер наших отношений с их командиром. Что ж, я представлял, на что соглашался. Но ведь альтернатива была гораздо хуже — остаться в этом городе навсегда.
Я даже не заметил, как солнце достигло зенита, и Айк скомандовал передых. Народ сноровисто спешивался, расседлывал лошадей, подходил к квартирмейстеру за пайком. Снова хлеб и сыр. Неделя такого питания — и запор гарантирован. Тьфу, что это я как бабушка-целительница заговорил, голову, что ли, напекло.
Однако, надо и мне слезть с лошадушки. Вот как смотришь на других, кажется: что там той верховой езды: залез, поездил, слез. А как доходит до дела, так хрен разберешь, за что держаться и как спрыгивать.
Я поступил как танцор — просто вытащил ступни из стремян, легко перебросил ногу через голову лошади, оттолкнулся от крупа ладонями и спрыгнул. Несколько бойцов при виде этого жизнерадостно заржали.
— Парень, — подошел ко мне квартирмейстер, вручая порцию хлеба с сыром, — ногу со стороны хвоста переноси, и спрыгивай животом к лошади. И руками держись за гриву. И поводья не отпускай, а то уйдет животина от тебя.
— Спасибо за науку, впредь постараюсь так и делать, — ответил я максимально вежливо, ибо хамство имеет гнусную тенденцию возвращаться в троекратном размере.
Айк был занят разговором с какими-то парнями в кожаных доспехах. Отвлекать его было бы крайне невежливо. А кроме него я больше никого здесь не знал. И что делать с поводьями моей лошади, понятия не имел. Если просто взять и отпустить — они ведь запутаются и испачкаются?
Так бы я и стоял как идиот на радость всем, но Айк закончил разговор и подошел:
— Дани, как ты? Устал? Задницу натер?
— Нет, — соврал я, чтоб не грузить своими проблемами и без того занятого юного командира. Не то чтоб я такой весь из себя благородный, просто чем меньше грузишь человека, тем позже он захочет от тебя избавиться.
Поводья у меня забрали сразу, как только Айк недовольно посмотрел на кобылу, все еще смирно стоящую подле меня. Мы вдвоем (с Айком вдвоем, разумеется, а не с кобылой) неторопливо перекусили. Мне всухомятку кусок в горло не лез, а Айк, кажется, даже не замечал вкуса, погруженный в свои мысли. Руководить целым отрядом — это вам не облака хуем разгонять, ответственность большая.
Вторая часть перехода была более утомительна, каждый час тянулся физически долго, уставшие мышцы противно ныли, а Айк ехал где-то впереди, поочередно разговаривая с подъезжавшими к нему людьми. Моя скромная персона же никого не заинтересовала, и я плелся в гордом одиночестве, разглядывая на редкость однообразные пейзажи.
Когда бородач протрубил привал, я даже не смог обрадоваться — настолько устал. Попытался спешиться так, как учил квартирмейстер — но ноги, долгое время пребывавшие в одной позе, затекли, и я чуть не упал на радость всем, вызвав смешки и презрительное «Неженка!». Айк, невесть как оказавшийся рядом, поддержал меня рукой и наградил болтуна тяжелым взглядом. М-да, похоже мое присутствие не очень хорошо влияет на обстановку в отряде, как бы я ни старался быть как можно менее заметным.
Пока Айк руководил разбивкой лагеря, я присел на свое одеяло, неподалеку от черного кострища, куда его люди уже сноровисто приносили охапки хвороста. Надо бы конечно им помочь. Вот сейчас я только потянусь, глаза протру и пойду... Ох, как все болит...
Проснулся я уже ближе к ночи, от боли в склоненной шее (не в том я уже возрасте, что сидя спать) и от чувства, что к моему бедру прикасались чьи-то холодные пальцы. Я успел полностью проснуться, вздрогнуть и чуть не заорать дурниной, пока понял, что эти пальцы принадлежат моей же руке, которая затекла оттого, что во сне я как-то склонился на бок и отлежал ее. Собирался Дани помогать людям и отношения заодно наладить — молодец, что и говорить.
Конец вечера прошел так же тоскливо, как и весь день — после ужина (луковая похлебка, ну хоть не хлеб с сыром и на том спасибо) мы с Айком расстелили одеяла на охапке елового лапника и уснули, перекинувшись буквально парой ничего не значащих фраз.
Потянулись одинаковые мучительные дни — состояние похмельного зомби утром, когда болит буквально все тело, тупое однообразное покачивание в седле с единственной мыслью «Только бы не свалиться» целый день и полный уход из реальности в блаженную темноту на всю ночь. Я потерял счет дням, и хотя Айк уверял, что от столицы до Зирракса всего две недели пути, мне казалось, что эта чертова поездка вырвала из моей жизни как минимум два месяца.
Когда густые леса сменились чахлыми кустиками, с редкой травкой и песочными залысинами, аки на голове у почтенного мещанина, все люди стали себя вести более настороженно и на дневном привале Айк скомандовал полную боевую готовность. Если раньше воины были без шлемов и латниц, а щиты везли за спиной, то сейчас все щеголяли полным доспехом (правда, с открытым забралом) и поперемещали щиты вперед, на левое плечо. Некоторые даже поддели кольчуги под латные доспехи. А кто не надевал целую кольчугу, те просто закрывали незащищенные латами места кусками кольчуги. Я с интересом следил за этой позвякивающей компанией, и задумался на тему как же им, бедолагам, в таком доспехе ходить по-большому (пардон), ежели они ни согнуться в поясе не могут, ни руки завести под доспех, чтоб спустить штаны.
Из праздных, но интересных размышлений меня вырвал Айк.
— Надень, — он протянул мне что-то подозрительно тяжелое и металлическое. Кольчуга? Мне? Зачем? Чтоб я точно до приезда не дожил?
— Может не нужно? — робко попытался я донести глас разума и гуманности до моего повелителя.
— Дани, мы въезжаем в пограничную степь. Здесь набеги разбойников и орочьих отрядов случаются чаще, чем ты сморкаешься. Надень, на всякий случай. Но если что, в бой не лезь, — терпеливо пояснил он, напяливая на меня позвякивавшую хрень.
Ха, «в бой не лезь». А то бы я без этого предупреждения возомнил себя Авелином Победоносцем и встал бы на своей пегой лошадке в первый ряд кавалерии, можно подумать.
Кольчуга издалека — это сплетенная из металлических ниток рубашка. Кольчуга вблизи — это доспех из тысяч крепких расплющенных колец, каждое из которых заклепано для придания прочности. Кольчуга на твоей тушке — это тяжеленная, мажущаяся черным штуковина, которая бряцает от каждого движения, своим весом не дает тебе легко вскинуть руку, вдохнуть в полную грудь, пробежать от костра до лошади и вспрыгнуть в седло. Плюс шлем — тяжелое ведро, тянущее голову назад, мешающее слуху, воняющее окисляющимся металлом.
— М-да, не бог весть что, и шлем явно великоват, — протянул Айк.
— Пару дней придется потерпеть, Дани. Скоро будем дома. Щит я тебе подам, когда на лошадь сядешь.
Я, пошатываясь, неуклюже подошел к пегой. Попытался подтянуться, чтоб сесть в седло — почувствовал, что не смогу. С помощью Айка повеселив бойцов цирковым номером «Вознеси меня в седло кверху попою, придержи мою ногу во стремени» я, наконец, вознесся на своем одре. Через узкие глазницы шлема видно было отвратно, даже отверстия (вентиляция?) на металлическом грызле не спасали ситуации, но увидел я достаточно, чтоб убедиться: Айково воинство шныряет в железках, как будто в пижамах — быстро, ловко, ничего не задевая. Нет, ну как же воняет в шлеме-то! Поневоле порадуешься приснопамятному эдикту короля Стефана, чтоб его хирд гномов трахнул.
Худшее, однако, было впереди. Начало припекать солнце, и мой мозг в железном ведре потихоньку варился вкрутую. Воздуха не хватало, тяжесть кольчуги давила на грудь, тело отказывалось повиноваться, тяжелый щит неумолимо тянул вниз, голова кренилась то вперед, то назад. По спине, груди и лбу побежали струйки пота, едко припекающего глаза. Вдобавок от жары меня начало мутить. Тревожный зов рога, сопровождаемый повелительным криком: «К бою!», застал меня врасплох.
Пегая испуганно зафыркала, когда раздались крики и кони вокруг нее внезапно начали хаотично перемещаться, а я понятия не имел, как успокоить испуганную лошадь. Сквозь глазницы я заметил клуб пыли на горизонте.
— Поворачивай обоз! — Проорал прямо около меня голос Айка. Пегая шарахнулась в сторону от проносящегося мимо командира. Пока я вертел головой, телеги с припасами развернули поперек, заслонившись с их помощью от таинственного клуба.
— Командир, там варги! — закричал кто-то. Ой-ёй, значит мы попали прямиком в лапы грозе степей — оркам, мчащимся верхом на ужасных волках... Вот и нашел себе тепленькое местечко наложника.
Страх липкими пальцами сжал мои внутренности, пальцы похолодели, сердце бешено заколотилось. В клубе пыли стали различимы верховые фигуры, двигающиеся странными рывками. Низкий вой вторил кровожадным выкрикам на странном лающем наречии (хотя последнее я с перепугу мог и нафантазировать — потому что в шлеме действительно мало что слышно).
— Лучники! — Властный голос Айка уж точно не был фантазией, и каким-то странным образом его спокойствие немного передалось и мне.
Характерный свист множества стрел, в одночасье сорвавшихся с тетивы, сопроводился воплями боли и жалобным скулежом — но орки не сбавляли темпа, и я мог отчетливо видеть несущихся прямо на нас зеленокожих дикарей, верхом на волкоподобных существах с бочкообразными телами.
Второй залп — и казалось бы неотвратимо летящая толпа орков с улюлюканьем поменяла направление — они явно хотели обойти обоз и ударить с фланга. Когда их отряд повернул, в нашу сторону полетело несколько стрел — видимо орки умели стрелять, сидя верхом. Стрелы глухо стукнули в щиты, которыми прикрылись все, кроме меня. Я просто не сообразил, что у меня есть щит, и им можно прикрыться. Когда до меня дошло, что если бы стрела попала в меня, мои кишки навеки бы остались гнить в этих степях, меня замутило еще пуще прежнего.
— В боооой! — знакомый голос Айка.
— Хаардад! — дружный рев нескольких десятков глоток.
— Твою мать! — дрожащий шепот у меня под забралом.
И две волны — полузвериная орочья и стальная человеческая — столкнулись с лязгом оружия, криками раненых, хрипами умирающих. В мельтешении одоспешенных фигур, варгов, коней, щитов, фальшионов и топоров разобрать что-либо было невозможно. Испугавшись лязгов и криков, моя явно не боевая кобыла решительно взвилась на дыбы, и не успев удержаться в седле, я неотвратимо повалился назад, не иначе как чудом успев вытащить ступни из стремян. Земля встретила мою спину гулким ударом и дикой болью в копчике и затылке. Пегая понеслась невесть куда, а я лежал на спине, не в силах пошевелиться, не видя ничего, поскольку глазницы съехали куда-то на лоб. Шум боя казался размытым, лязг и крики слились воедино. У меня было чувство, что меня положили в мешок и раскручивают, раскручивают, все сильнее и быстрее. Я попытался вдохнуть воздух ртом, и согнулся в рвотном спазме, не успевая ни перевернуться, ни снять шлем. Рвота заполнила все под забралом, не успевая вылиться через вентиляционные отверстия, забивая в нос, в глаза, мешая дышать, а я все никак не мог прекратить, желудок все исторгал новые и новые порции, пока рвота не начала выливаться через глазницы. Я даже не почувствовал, что меня перевернули лицом вниз, пока не расстегнули шлем и бесцеремонно его стащили. Лишь хаотично хватал ртом воздух, забыв про все на свете в этот момент.
Открыв глаза, я увидел фигуру Айка, стоящего на полусогнутых спиной ко мне. К нему спереди приближалось два орка, тоже пеших. Они разошлись, что подойти к Айку с разных сторон, а он поднял щит, опустил голову и внезапно бросился к одному из них. Второй немедленно побежал, чтоб ударить Айка в спину. Орк успел замахнуться на Айка палашом сверху, Айк ударил топором слева направо — и отбил удар палаша, но сам не остановился, а, следуя инерции своего удара, прокрутился — и его топор с влажным чмоканьем и хрустом глубоко вошел в подмышку орка, подбежавшего сзади и успевшего занести свой палаш для удара. Выдергивать топор Айк не стал, а докрутился до исходной позиции — и вовремя, поскольку успел принять удар первого орка на щит. Щитом же он оттолкнул руку с оружием и быстро ударил орка латной перчаткой в лицо. Орк отшатнулся, Айк тем временем подобрал палаш второго орка и замахнулся им на первого, вынуждая того закрыться небольшим, обитым кожей щитом. Айк не стал бить в щит, а концом гарды зацепил за край щита и резко потянул на себя, таким образом открывая заплывшую кровью орочью физиономию для удара углом щита. Хруст сломанной кости — и удар палаша обрывает жизнь зеленошкурого пройдохи.
Бой тем временем утих, превратившись в добивание раненых.
— Победа! — рявкнул кто-то.
— Хаардад и Зирракс! — торжествующе взревели бойцы.
Айк поднял палаш в приветственном жесте. Затем неспешно подошел ко мне, на ходу расстегивая и снимая свой шлем. Видок у меня был еще тот — заблеванная по самые брови физиономия, безумный взгляд и потный колтун волос на голове.
— Ну ты, Дани, даешь, — присвистнул он, без тени брезгливости обтирая мое грызло сорванным лопухом, — так же захлебнуться можно. Я как увидел, что у тебя из глазниц блевотина течет, а ты лежишь, чуть сам с седла не свалился — думал, не успею.
Я хотел что-то ответить, но не смог подавить мощную отрыжку, последствие недавней рвоты — Айк аж лопух выпустил.
— Ни хера себе нежный эльф, блять, — пробормотал кто-то в воцарившейся вокруг нас тишине.
Несколько человек сдавленно заржали, их поддержали остальные и поле боя огласилось дружным хохотом. Мне было стыдно, как никогда за время работы шлюхой. Перетрусил, упал с коня, обблевался, отрыгнул громче пьяного тролля — осталось только обосраться и будет полная картина нежного эльфа. Блять.
Потери оказались незначительными — несколько легкораненых, два тяжелых. Айк объяснил мне это тем, что орки как всегда допустили несколько тактических промахов — поперли в лобовую на тяжелых конников, не позаботились о достаточном количестве лучников, о нормальном доспехе, о строевой подготовке.
— Строй, блять, имеет значение! — гордо изрекал Айк, победоносно помахивая во время ужина наполовину обглоданной фазаньей ногой.
— Имеет-имеет, — покорно согласился я, пригибаясь, чтоб жирные останки несчастной птички не проехались мне по физиономии.
К моему удивлению, после моего эпического позора бойцы начали относится ко мне лучше — приветственно кивали, придерживали за уздцы пегую (она далеко не убежала — запуталась поводьями за телегу), пока я садился или спешивался. Видимо, такое феерическое падение с образа любовника самого командира до самого обыкновенного перетрусившего эльфа примирило их с моим присутствием в командирской постели.
Форт Зирракс встретил нас мощными укрепленными стенами, мелкой изморосью и теплыми комнатами. Отмокая в бадье с горячей водой я пребывал на пике удовольствия, представляя себе, как буду тихо-мирно проводить дни в библиотеке или саду, похлебывая прихваченные из столицы вина.
— Я сказал коменданту, что у меня новый наложник, — заставил меня вздрогнуть и открыть глаза голос Айка, — так что ты теперь здесь, гм, ночной владыка, гы-гы. А будешь брызгаться — отшлепаю!
Айк быстро разделся и плюхнулся ко мне, расплескав при этом чуть ли не пол-бадьи.
— Кстати, я с королем говорил. О том эдикте, как бишь его, Стефановском. Король разрешил в Приграничных землях эльфам обучаться стрельбе из лука, но только при условии, что они в неприграничных землях будут безоружными ходить. Короче, Дани, с завтрашнего дня будешь с рассвета до обеда тренироваться стрелять с моими бойцами, а после обеда — помогать коменданту с управлением фортом и землями. Я занят с патрулями, а ты как мой официальный наложник имеешь право... Эй, Дани, не надо топиться! Что ты там бормочешь, какие сады и библиотеки, здесь такого отродясь не бывало, это военный форт. Дани, всплыви обратно, я все прощу! Как-как ты меня назвал?! Ах ты эльф-матершинник!
E-mail автора: [email protected]
Кстати, секрет шпильки с жемчужиной раскрылся, когда я помогал Айку собирать вещи для переезда. Я выложил ее из кармана на полку, когда переодевался, и, будучи занятым естественной маскировкой под предмет мебели (поскольку от напряженности атмосферы в доме того и гляди лопнули бы оконные ставни), попросту забыл ее забрать. Ну а Айк, обладая то ли иммунитетом к напряженности атмосферы, то ли просто толстокожестью, подошел к полке, взял оттуда злосчастную шпильку, и со словами «Что-то часто тут мама своими вещами разбрасываться стала»... пропихнул ее через тот самый глазок для подсматривания в картине в комнатку для прислуги, где я сей аксессуар и нашел. Думаю, мои глаза в этот момент были по размеру больше, чем у какающей собачки породы «эльфийская борзая».
— Неудобный мусорник в этой комнате, пока туда мусор повыкидываешь, умаяться успеешь, — проворчал Айк, — не могли просто поставить ведро. Ох уж эти благородные дрищи с их манерными замашками!
Я руками подобрал с пола отпавшую челюсть и проморгался. М-да, великий сыщик Дани собрал кучу улик, строил целые теории заговора инцестников-вуайеристов, а тут вот оно что оказалось. Я-то думал большим придурком, чем вчера, когда я строчил эпичное послание с локоном внутри, почувствовать себя невозможно. Еще как возможно, оказывается.
После переезда Айк ушел по делам во дворец, а я прогулялся по рынку, пополняя запас ароматических масел, хорошей выпивки и поэтических сборников. Для покупки остальных приземленных вещей есть квартирмейстер (как оказалось, у Айка нет личной прислуги, и поэтому за его багаж отвечает гарнизонный снабженец, также приехавший с ним из форта). Реакция у торговцев на меня была до недоумения одинаковая, сначала грозное «Шляются тут всякие остроухие», а потом «Ой, да вы в плаще с гербом благородного дома, никак камердинер какой, али прочая неведома хрень из прислуги, милости просим!» Кроме вышеперечисленного я купил моток хорошей веревки и шелковый платок. Айк говорил, что вернется в гостиницу уже после обеда, так что у меня созрел некий план, по своему коварству и изощренности намного превосходящий бабские козни свинотетушки Розамунды.
Когда Айк вернулся в наш гостиничный номер, у меня весь антураж уже ждал своего часа. Полумрак, горящие свечи, побрызганные изысканными духами простыни, бокалы с красным вином, нарезанные фрукты. Пошло и банально, спорить не стану, но для провинциала вполне себе ниибаца романтика. То есть, конечно же, ибацца романтика. Ну вы, короче, поняли. Я не дал Айку вставить и слова, закрыв ему рот поцелуем, и за руку подвел к кровати. Он послушно сел и уставился заинтересованным взглядом на мою задрапированную в шелковый халат тушку. Я постарался как можно изящнее опуститься на колени и стащил с него сапоги, а затем и штаны. Той же печальной участи подверглись и камзол с рубашкой. Айк все время порывался меня облапить, но всякий раз получал легкий шлепок по озорным ладоням. Я вспорхнул ему на колени и своим весом вынудил его лечь на спину. «Вынудил» это громко сказано, конечно. Если бы он не поддался, то я мог хоть до посинения его толкать. Однако Айк был заинтригован. Я завел ему руки за голову и вознамерился привязать к изголовью кровати. Айк ощутимо напрягся, и я снова приник к его лицу, покрывая поцелуями его губы, щеки, шею, уши. Тихо прошептал:
— Доверься мне. Расслабься. Будет только приятно.
Айк позволил связать себе руки слабыми на первый взгляд, но затягивающимся при движении кистью узлами. Напряг руки и удостоверился, что все его усилия ведут лишь к затягиванию веревки. Ему конечно же не по нраву пребывать в таком беспомощном положении, но без этого не будет изюминки. Я снова поцеловал его, прошептал такую же нежную бессмысленную пургу, как и в прошлый раз, и завязал ему глаза шелковым платком, удостоверившись, что мой любовник не сможет подглядывать. Айк не проронил ни слова, только недовольно подернул уголком губ. Ничего, мой герой, дальше будет только лучше. Я же не самоубийца, в конце-то концов.
Я отхлебнул немного вина и прижал губы к губам Айка, поя его из своего рта. Айк ответил мне сначало неохотно, потом все более страстно, и, кажется, наконец, начал расслабляться. Я взял кружку с горячей водой и немного оттуда отпил, а бокал с остатками вина немного нагнул, чтоб тоненькой струйкой оно лилось на тело Айка. Его грудь и живот немедленно покрылись гусиной кожей от прикосновения холодной жидкости, а через мгновение Айк вздрогнул, потому что мой горячий язык начал вдумчиво оное вино слизывать. Я не торопился, тщательно исследуя языком все выпуклости на его торсе, особое внимание уделяя шее, ключицам, груди. Мой любовник тяжело задышал, и живое свидетельство его возбуждения уперлось мне в живот. Кажись, мне здесь рады. Не спеши, яхонтовый мой, так быстро я тебя не отпущу.
Я взял кусочек льда (не спрашивайте, чего мне стоило его раздобыть в Хенсарии осенью, и как пришлось его хранить до прихода Айка. Ну правда, я чуть было не сдался. Правда, оставался еще запасной вариант — лягушки-холодушки, которых бросают в кувшины с молоком для охлаждения. Но ласкать любовника лягушкой... Это просто жестоко. По отношению к обоим. К тому же, вдруг лягушка потребует, чтоб на ней женились после такого?) Гм, так вот, кусочек льда. Я прикоснулся им поочередно к соскам моего любовника. Соски, разумеется, сразу же затвердили, ну а я набрал в рот горячей воды и обхватил губами один из них. Айк выгнулся и еле слышно застонал. Такому же издевательству подвергся и второй сосок, а первому я не дал заскучал, играя с ним кончиками пальцев.
— Дани, хватит... я хочу тебя, — приказным тоном произнес Айк и получил в зубы кусок спелой груши. Тоже мне, раскомандовался. Тут фруктов на все возмущения хватит.
Я сноровисто спустил с него бре, и поцелуями проложил себе дорогу от его пупка вниз, до самого интересного. Самое интересное призывно вздымалось и грозило по твердости поспорить с дубинкой стражника, но я коварно его проигнорировал, водя языком вокруг немного выпирающих тазовых косточек, целуя внутреннюю поверхность его бедер.
— Дани... — снова не выдержал Айк и был заткнут виноградиной. Ибо нефиг болтать, когда другие работают!
Я дразняще провел губами по стволу его члена, еле ощутимо, обжигая его горячим дыханием. Наученный фруктовым опытом Айк промолчал, но красноречиво подался бедрами вперед, требуя продолжения.
Я легонько прикусил его бедро, и Айк разочарованно вздохнул. Но ничего не сказал. И его терпение вернулось сторицей, аки в сказке, потому что следующим объектом моего пристального внимания стали его яички.
После нежных поцелуев я взял их в рот, легонько поперекатывал, поласкал языком, затем переключился на чувствительную перемычку между яичками и задницей, вылизал ее, слегка задевая языком то самое место, что у иных работает лишь на выход готовой продукции, а у других — в обе стороны... Айк не успел и запротестовать, как я вернулся к его Одноглазому Дозорному и сходу взял его в рот на всю длину. Несколько резких, почти грубых движений вверх-вниз и неожиданный переход к нежному вылизыванию головки. И так несколько раз. Когда я увидел, что Айк вот прямо сейчас кончит, то прекратил ласки. .. и лег на него сверху, чтоб поцеловать его в шею, дразня его стоящий член прикосновениями тонкого шелка моего халата.
Айк нечленораздельно зарычал и не на шутку напряг руки, пытаясь освободиться от веревок и показать наглому эльфу, кто в доме альфа-самец. Не тут-то было, конечно. Связывать я умею на совесть.
Я снова подразнил его, прикусывая ему соски, целуя мошонку и добросовестно вылизывая все чувствительные места межбулочной долины. Затем будто нехотя снова занялся его членом. С чувством, с толком, с расстановкой провел языком по всем выступающим венам. Обвел вокруг головки.
— Дани, — полузадушено прихрипел Айк, — я тебя так отымею, что завтра в седло не сядешь.
Вот и выявилась истинная натура этого, с позволения сказать, рыцаря! Ты его ублажаешь тут чудесами языковладения, а он грозится местью! Получай, изверг, кусок яблока в рот, раз ты такой злобный!
Однако, пожалуй и правда хватит тянуть. Я со всем пылом и прилежанием взялся за дело, и вскоре Айк наградил меня порцией тягучей терпкой жидкости, со стоном изливая ее в мой услужливо подставленный ротик.
Как только я его отвязал, тут же оказался повален на кровать животом вниз, придавлен и ошлепан по заднице отнюдь не нежной ладонью.
Ай, вот и делай приятно этому солдафону, ай, больно же!
Связывать меня он не стал, но обещание свое выполнил: этой ночью меня разве что вниз головой на люстре не трахали.
И вот же коварная сволочь: связывали его, а синяки на запястьях остались у меня! В следующий раз доспех надену перед сексом, может он тогда поймет, что силу надо соизмерять? Впрочем, может получиться еще хуже: он перевозбудится и будет заставлять меня каждый раз в тяжеленных железках его ублажать. А то и сам тоже наденет. Будут потрахушки железных големов, бессмысленные и беспощадные. Нет уж, ебал я в рот и в нос такие варианты, как говорил один классик запрещенной литературы.
Разбудил он меня когда еще даже не рассвело. Я даже грешным делом сначала подумал, что это он случайно проснулся, и приготовился было возвращаться в царство сладких снов и розовых лошадок. Однако нет, Айк разбил все мои надежды жестокой реальностью:
— Выезжаем в Зирракс, у тебя есть время, пока завтрак не принесут.
Когда сонная служанка внесла нарезанный вчерашний хлеб, кувшин молока и пару кусков сыра, я был уже одет и предавался печальным думам, в которых помимо всего прочего фигурировала аккуратная могилка некоего эльфа с надписью «Теперь-то ты меня будить не будешь!» Первое время я обиженно молчал, но Айк этого даже не заметил, погруженный в собственные мысли.
— Айк, а как мы поедем? — нарушил молчание я, поняв, что жалости моя истерзанная тушка от него не дождется.
— Через северные ворота. По Карнийскому тракту до северных озер, потом на запад.
Спасибо, объяснил, ага. Я вообще-то имел в виду «на чем мы поедем». Поскольку верхом ездить не умею. Ну а каким образом мне было учиться? За пределы города я не выезжал, по городу ходил пешком. Нужды в лошади не было, да и денег на него, честно говоря, тоже. В каретах правда бывало ездил пару раз, сопровождая своих богатых покровительниц и покровителей.
Свои сомнения я Айку высказал поздно: конюх уже вывел для нас трех лошадей. Нас что, трое, а я-то и не заметил? Я даже оглянулся в поисках невидимого третьего, но безуспешно. Пока я вертел головой, Айк взял мои сумки и привязал с двух сторон к седлу пегой кобылки. Придержал меня за задницу, пока я неумело вскарабкивался в седло.
— Айк, я никогда не ездил на лошади, — честно признался я, вознесясь на кобылке аки курица на насесте, и с перепугу даже забыв о загадочном предназначении третьей животины.
На меня с искренним удивлением посмотрели не только мой покровитель и конюх, но и собственно лошади. В глазах предназначавшейся мне кобылки было написано какое-то осуждение, мол, люди-люди, и мне теперь этого неудачника возить?
— Гм, ну ничего, — нашелся Айк, — ты же без доспехов. В стороны значит кренить не будет. И потом, мы ж не галопом поскачем.
Кренило, и еще как. Пока мы доехали до северных ворот, где уже ожидала приличная толпа конного народу, я успел несколько раз чуть не свалиться. Лошадка, правда оказалась покладистой, и терпеливо себе шагала, пока я сползал то на один бок, то на другой.
— Дани, хватит уже елозить по седлу, булки натрешь, — ехидно заметил Айк. Легко сказать! У меня после вчерашнего может и так задница вопит о пощаде.
Разразиться обличающей тирадой мне помешал дружный гулкий удар кулаками о нагрудники всех, ожидавших нас. У большинства народу, кстати, было по два коня, как у Айка. Поздновато до меня дошло, что нормальный конь подустанет таскать на себе латника, весящего в два раза больше обычного крупного мужчины, потому и приходится брать сменных.
— Труби выход, — бросил Айк какому-то бородачу, и тот послушно достал рог.
Не успел отзвучать низкий рев походного рога, как отряд уже построился и был готов к выходу. Второй сигнал — и все уже шагом выезжают через ворота. На мое счастье, моя кобылка сама пристроилась слева от Айка, не вынуждая меня веселить народ чудесами джигитовки, и в молчании мы покинули город.
Я впервые покидаю столицу... Не могу сказать, что был здесь счастлив, но все же грудь защемило какой-то неясной тоской. Вернусь ли я сюда еще раз?
Пока отряд неспешно продвигался по тракту, я то и дело оборачивался, надеясь запечатлеть образ города, в котором прошла вся моя жизнь. В рассветной мгле каменные стены казались такими надежными, виднеющиеся вдалеке шпили королевского замка — такими сказочными... Даже не верится, что в припортовых закоулках здесь готовы зарезать за медный грош, что нищие и крысы поедают другу друга, что пройти по улице, не вступив в дерьмо или блевотину — очень проблематично, что в сточных канавах загнивают тела изнасилованных аристократами девушек и юношей, которых стража не торопится вытаскивать и предавать похоронам, поскольку страже до бедноты дела нет, пока оная беднота не задирает полноценных граждан. Изнанка сказки, так сказать. Впрочем, у благородных о столице наверняка другие воспоминания.
Оборачиваясь назад, я порой ловил на себе взгляды Айковских бойцов. Осуждающие, презрительные, удивленные, заинтересованные, оценивающие. Но ни одного доброжелательного или одобрительного. Они несомненно знали, кто я, и каков характер наших отношений с их командиром. Что ж, я представлял, на что соглашался. Но ведь альтернатива была гораздо хуже — остаться в этом городе навсегда.
Я даже не заметил, как солнце достигло зенита, и Айк скомандовал передых. Народ сноровисто спешивался, расседлывал лошадей, подходил к квартирмейстеру за пайком. Снова хлеб и сыр. Неделя такого питания — и запор гарантирован. Тьфу, что это я как бабушка-целительница заговорил, голову, что ли, напекло.
Однако, надо и мне слезть с лошадушки. Вот как смотришь на других, кажется: что там той верховой езды: залез, поездил, слез. А как доходит до дела, так хрен разберешь, за что держаться и как спрыгивать.
Я поступил как танцор — просто вытащил ступни из стремян, легко перебросил ногу через голову лошади, оттолкнулся от крупа ладонями и спрыгнул. Несколько бойцов при виде этого жизнерадостно заржали.
— Парень, — подошел ко мне квартирмейстер, вручая порцию хлеба с сыром, — ногу со стороны хвоста переноси, и спрыгивай животом к лошади. И руками держись за гриву. И поводья не отпускай, а то уйдет животина от тебя.
— Спасибо за науку, впредь постараюсь так и делать, — ответил я максимально вежливо, ибо хамство имеет гнусную тенденцию возвращаться в троекратном размере.
Айк был занят разговором с какими-то парнями в кожаных доспехах. Отвлекать его было бы крайне невежливо. А кроме него я больше никого здесь не знал. И что делать с поводьями моей лошади, понятия не имел. Если просто взять и отпустить — они ведь запутаются и испачкаются?
Так бы я и стоял как идиот на радость всем, но Айк закончил разговор и подошел:
— Дани, как ты? Устал? Задницу натер?
— Нет, — соврал я, чтоб не грузить своими проблемами и без того занятого юного командира. Не то чтоб я такой весь из себя благородный, просто чем меньше грузишь человека, тем позже он захочет от тебя избавиться.
Поводья у меня забрали сразу, как только Айк недовольно посмотрел на кобылу, все еще смирно стоящую подле меня. Мы вдвоем (с Айком вдвоем, разумеется, а не с кобылой) неторопливо перекусили. Мне всухомятку кусок в горло не лез, а Айк, кажется, даже не замечал вкуса, погруженный в свои мысли. Руководить целым отрядом — это вам не облака хуем разгонять, ответственность большая.
Вторая часть перехода была более утомительна, каждый час тянулся физически долго, уставшие мышцы противно ныли, а Айк ехал где-то впереди, поочередно разговаривая с подъезжавшими к нему людьми. Моя скромная персона же никого не заинтересовала, и я плелся в гордом одиночестве, разглядывая на редкость однообразные пейзажи.
Когда бородач протрубил привал, я даже не смог обрадоваться — настолько устал. Попытался спешиться так, как учил квартирмейстер — но ноги, долгое время пребывавшие в одной позе, затекли, и я чуть не упал на радость всем, вызвав смешки и презрительное «Неженка!». Айк, невесть как оказавшийся рядом, поддержал меня рукой и наградил болтуна тяжелым взглядом. М-да, похоже мое присутствие не очень хорошо влияет на обстановку в отряде, как бы я ни старался быть как можно менее заметным.
Пока Айк руководил разбивкой лагеря, я присел на свое одеяло, неподалеку от черного кострища, куда его люди уже сноровисто приносили охапки хвороста. Надо бы конечно им помочь. Вот сейчас я только потянусь, глаза протру и пойду... Ох, как все болит...
Проснулся я уже ближе к ночи, от боли в склоненной шее (не в том я уже возрасте, что сидя спать) и от чувства, что к моему бедру прикасались чьи-то холодные пальцы. Я успел полностью проснуться, вздрогнуть и чуть не заорать дурниной, пока понял, что эти пальцы принадлежат моей же руке, которая затекла оттого, что во сне я как-то склонился на бок и отлежал ее. Собирался Дани помогать людям и отношения заодно наладить — молодец, что и говорить.
Конец вечера прошел так же тоскливо, как и весь день — после ужина (луковая похлебка, ну хоть не хлеб с сыром и на том спасибо) мы с Айком расстелили одеяла на охапке елового лапника и уснули, перекинувшись буквально парой ничего не значащих фраз.
Потянулись одинаковые мучительные дни — состояние похмельного зомби утром, когда болит буквально все тело, тупое однообразное покачивание в седле с единственной мыслью «Только бы не свалиться» целый день и полный уход из реальности в блаженную темноту на всю ночь. Я потерял счет дням, и хотя Айк уверял, что от столицы до Зирракса всего две недели пути, мне казалось, что эта чертова поездка вырвала из моей жизни как минимум два месяца.
Когда густые леса сменились чахлыми кустиками, с редкой травкой и песочными залысинами, аки на голове у почтенного мещанина, все люди стали себя вести более настороженно и на дневном привале Айк скомандовал полную боевую готовность. Если раньше воины были без шлемов и латниц, а щиты везли за спиной, то сейчас все щеголяли полным доспехом (правда, с открытым забралом) и поперемещали щиты вперед, на левое плечо. Некоторые даже поддели кольчуги под латные доспехи. А кто не надевал целую кольчугу, те просто закрывали незащищенные латами места кусками кольчуги. Я с интересом следил за этой позвякивающей компанией, и задумался на тему как же им, бедолагам, в таком доспехе ходить по-большому (пардон), ежели они ни согнуться в поясе не могут, ни руки завести под доспех, чтоб спустить штаны.
Из праздных, но интересных размышлений меня вырвал Айк.
— Надень, — он протянул мне что-то подозрительно тяжелое и металлическое. Кольчуга? Мне? Зачем? Чтоб я точно до приезда не дожил?
— Может не нужно? — робко попытался я донести глас разума и гуманности до моего повелителя.
— Дани, мы въезжаем в пограничную степь. Здесь набеги разбойников и орочьих отрядов случаются чаще, чем ты сморкаешься. Надень, на всякий случай. Но если что, в бой не лезь, — терпеливо пояснил он, напяливая на меня позвякивавшую хрень.
Ха, «в бой не лезь». А то бы я без этого предупреждения возомнил себя Авелином Победоносцем и встал бы на своей пегой лошадке в первый ряд кавалерии, можно подумать.
Кольчуга издалека — это сплетенная из металлических ниток рубашка. Кольчуга вблизи — это доспех из тысяч крепких расплющенных колец, каждое из которых заклепано для придания прочности. Кольчуга на твоей тушке — это тяжеленная, мажущаяся черным штуковина, которая бряцает от каждого движения, своим весом не дает тебе легко вскинуть руку, вдохнуть в полную грудь, пробежать от костра до лошади и вспрыгнуть в седло. Плюс шлем — тяжелое ведро, тянущее голову назад, мешающее слуху, воняющее окисляющимся металлом.
— М-да, не бог весть что, и шлем явно великоват, — протянул Айк.
— Пару дней придется потерпеть, Дани. Скоро будем дома. Щит я тебе подам, когда на лошадь сядешь.
Я, пошатываясь, неуклюже подошел к пегой. Попытался подтянуться, чтоб сесть в седло — почувствовал, что не смогу. С помощью Айка повеселив бойцов цирковым номером «Вознеси меня в седло кверху попою, придержи мою ногу во стремени» я, наконец, вознесся на своем одре. Через узкие глазницы шлема видно было отвратно, даже отверстия (вентиляция?) на металлическом грызле не спасали ситуации, но увидел я достаточно, чтоб убедиться: Айково воинство шныряет в железках, как будто в пижамах — быстро, ловко, ничего не задевая. Нет, ну как же воняет в шлеме-то! Поневоле порадуешься приснопамятному эдикту короля Стефана, чтоб его хирд гномов трахнул.
Худшее, однако, было впереди. Начало припекать солнце, и мой мозг в железном ведре потихоньку варился вкрутую. Воздуха не хватало, тяжесть кольчуги давила на грудь, тело отказывалось повиноваться, тяжелый щит неумолимо тянул вниз, голова кренилась то вперед, то назад. По спине, груди и лбу побежали струйки пота, едко припекающего глаза. Вдобавок от жары меня начало мутить. Тревожный зов рога, сопровождаемый повелительным криком: «К бою!», застал меня врасплох.
Пегая испуганно зафыркала, когда раздались крики и кони вокруг нее внезапно начали хаотично перемещаться, а я понятия не имел, как успокоить испуганную лошадь. Сквозь глазницы я заметил клуб пыли на горизонте.
— Поворачивай обоз! — Проорал прямо около меня голос Айка. Пегая шарахнулась в сторону от проносящегося мимо командира. Пока я вертел головой, телеги с припасами развернули поперек, заслонившись с их помощью от таинственного клуба.
— Командир, там варги! — закричал кто-то. Ой-ёй, значит мы попали прямиком в лапы грозе степей — оркам, мчащимся верхом на ужасных волках... Вот и нашел себе тепленькое местечко наложника.
Страх липкими пальцами сжал мои внутренности, пальцы похолодели, сердце бешено заколотилось. В клубе пыли стали различимы верховые фигуры, двигающиеся странными рывками. Низкий вой вторил кровожадным выкрикам на странном лающем наречии (хотя последнее я с перепугу мог и нафантазировать — потому что в шлеме действительно мало что слышно).
— Лучники! — Властный голос Айка уж точно не был фантазией, и каким-то странным образом его спокойствие немного передалось и мне.
Характерный свист множества стрел, в одночасье сорвавшихся с тетивы, сопроводился воплями боли и жалобным скулежом — но орки не сбавляли темпа, и я мог отчетливо видеть несущихся прямо на нас зеленокожих дикарей, верхом на волкоподобных существах с бочкообразными телами.
Второй залп — и казалось бы неотвратимо летящая толпа орков с улюлюканьем поменяла направление — они явно хотели обойти обоз и ударить с фланга. Когда их отряд повернул, в нашу сторону полетело несколько стрел — видимо орки умели стрелять, сидя верхом. Стрелы глухо стукнули в щиты, которыми прикрылись все, кроме меня. Я просто не сообразил, что у меня есть щит, и им можно прикрыться. Когда до меня дошло, что если бы стрела попала в меня, мои кишки навеки бы остались гнить в этих степях, меня замутило еще пуще прежнего.
— В боооой! — знакомый голос Айка.
— Хаардад! — дружный рев нескольких десятков глоток.
— Твою мать! — дрожащий шепот у меня под забралом.
И две волны — полузвериная орочья и стальная человеческая — столкнулись с лязгом оружия, криками раненых, хрипами умирающих. В мельтешении одоспешенных фигур, варгов, коней, щитов, фальшионов и топоров разобрать что-либо было невозможно. Испугавшись лязгов и криков, моя явно не боевая кобыла решительно взвилась на дыбы, и не успев удержаться в седле, я неотвратимо повалился назад, не иначе как чудом успев вытащить ступни из стремян. Земля встретила мою спину гулким ударом и дикой болью в копчике и затылке. Пегая понеслась невесть куда, а я лежал на спине, не в силах пошевелиться, не видя ничего, поскольку глазницы съехали куда-то на лоб. Шум боя казался размытым, лязг и крики слились воедино. У меня было чувство, что меня положили в мешок и раскручивают, раскручивают, все сильнее и быстрее. Я попытался вдохнуть воздух ртом, и согнулся в рвотном спазме, не успевая ни перевернуться, ни снять шлем. Рвота заполнила все под забралом, не успевая вылиться через вентиляционные отверстия, забивая в нос, в глаза, мешая дышать, а я все никак не мог прекратить, желудок все исторгал новые и новые порции, пока рвота не начала выливаться через глазницы. Я даже не почувствовал, что меня перевернули лицом вниз, пока не расстегнули шлем и бесцеремонно его стащили. Лишь хаотично хватал ртом воздух, забыв про все на свете в этот момент.
Открыв глаза, я увидел фигуру Айка, стоящего на полусогнутых спиной ко мне. К нему спереди приближалось два орка, тоже пеших. Они разошлись, что подойти к Айку с разных сторон, а он поднял щит, опустил голову и внезапно бросился к одному из них. Второй немедленно побежал, чтоб ударить Айка в спину. Орк успел замахнуться на Айка палашом сверху, Айк ударил топором слева направо — и отбил удар палаша, но сам не остановился, а, следуя инерции своего удара, прокрутился — и его топор с влажным чмоканьем и хрустом глубоко вошел в подмышку орка, подбежавшего сзади и успевшего занести свой палаш для удара. Выдергивать топор Айк не стал, а докрутился до исходной позиции — и вовремя, поскольку успел принять удар первого орка на щит. Щитом же он оттолкнул руку с оружием и быстро ударил орка латной перчаткой в лицо. Орк отшатнулся, Айк тем временем подобрал палаш второго орка и замахнулся им на первого, вынуждая того закрыться небольшим, обитым кожей щитом. Айк не стал бить в щит, а концом гарды зацепил за край щита и резко потянул на себя, таким образом открывая заплывшую кровью орочью физиономию для удара углом щита. Хруст сломанной кости — и удар палаша обрывает жизнь зеленошкурого пройдохи.
Бой тем временем утих, превратившись в добивание раненых.
— Победа! — рявкнул кто-то.
— Хаардад и Зирракс! — торжествующе взревели бойцы.
Айк поднял палаш в приветственном жесте. Затем неспешно подошел ко мне, на ходу расстегивая и снимая свой шлем. Видок у меня был еще тот — заблеванная по самые брови физиономия, безумный взгляд и потный колтун волос на голове.
— Ну ты, Дани, даешь, — присвистнул он, без тени брезгливости обтирая мое грызло сорванным лопухом, — так же захлебнуться можно. Я как увидел, что у тебя из глазниц блевотина течет, а ты лежишь, чуть сам с седла не свалился — думал, не успею.
Я хотел что-то ответить, но не смог подавить мощную отрыжку, последствие недавней рвоты — Айк аж лопух выпустил.
— Ни хера себе нежный эльф, блять, — пробормотал кто-то в воцарившейся вокруг нас тишине.
Несколько человек сдавленно заржали, их поддержали остальные и поле боя огласилось дружным хохотом. Мне было стыдно, как никогда за время работы шлюхой. Перетрусил, упал с коня, обблевался, отрыгнул громче пьяного тролля — осталось только обосраться и будет полная картина нежного эльфа. Блять.
Потери оказались незначительными — несколько легкораненых, два тяжелых. Айк объяснил мне это тем, что орки как всегда допустили несколько тактических промахов — поперли в лобовую на тяжелых конников, не позаботились о достаточном количестве лучников, о нормальном доспехе, о строевой подготовке.
— Строй, блять, имеет значение! — гордо изрекал Айк, победоносно помахивая во время ужина наполовину обглоданной фазаньей ногой.
— Имеет-имеет, — покорно согласился я, пригибаясь, чтоб жирные останки несчастной птички не проехались мне по физиономии.
К моему удивлению, после моего эпического позора бойцы начали относится ко мне лучше — приветственно кивали, придерживали за уздцы пегую (она далеко не убежала — запуталась поводьями за телегу), пока я садился или спешивался. Видимо, такое феерическое падение с образа любовника самого командира до самого обыкновенного перетрусившего эльфа примирило их с моим присутствием в командирской постели.
Форт Зирракс встретил нас мощными укрепленными стенами, мелкой изморосью и теплыми комнатами. Отмокая в бадье с горячей водой я пребывал на пике удовольствия, представляя себе, как буду тихо-мирно проводить дни в библиотеке или саду, похлебывая прихваченные из столицы вина.
— Я сказал коменданту, что у меня новый наложник, — заставил меня вздрогнуть и открыть глаза голос Айка, — так что ты теперь здесь, гм, ночной владыка, гы-гы. А будешь брызгаться — отшлепаю!
Айк быстро разделся и плюхнулся ко мне, расплескав при этом чуть ли не пол-бадьи.
— Кстати, я с королем говорил. О том эдикте, как бишь его, Стефановском. Король разрешил в Приграничных землях эльфам обучаться стрельбе из лука, но только при условии, что они в неприграничных землях будут безоружными ходить. Короче, Дани, с завтрашнего дня будешь с рассвета до обеда тренироваться стрелять с моими бойцами, а после обеда — помогать коменданту с управлением фортом и землями. Я занят с патрулями, а ты как мой официальный наложник имеешь право... Эй, Дани, не надо топиться! Что ты там бормочешь, какие сады и библиотеки, здесь такого отродясь не бывало, это военный форт. Дани, всплыви обратно, я все прощу! Как-как ты меня назвал?! Ах ты эльф-матершинник!
E-mail автора: [email protected]