— Трусики сними, — сказал я ей спокойно, как будто это для меня обыденно, хотя встречались всего-то второй раз.
— А юбку? — понизив голос просила она.
— Как хочешь, — ответил ей.
— Я ее сниму, не хочу помять.
Она так и сделала, ловко запустила руки за спину, расстегнула молнию и бордовую пуговичку, а после осторожно, как будто и в правду боялась ее помять сняла юбку цвета ночи, не черную, а что-то среднее между тёмно-голубым и черным как мгла. Переступила через нее и аккуратно свернув повесила на спинку кресла.
У нее широкие бедра, первый раз не заметил, не до того было, чуть смуглая кожа, хотя лицо и руки белые и черные трусики на слегка опущенных ягодицах и все же красиво. Она не смотрела на меня, я и не хотел этого, хотя ожидал, что на ее лице проскользнет хоть какое-то подобие эмоции, но нет, как мрамор холодное и не тронутое морщинами. Все так же не спеша и отточенными движениями она сняла их и так же аккуратно положила поверх юбки, провела ладонью, как бы разглаживая их и повернувшись ко мне спросила.
— Я готова.
Двенадцать дней до этого.
Уже двадцать семь лет, пора бы и жениться, но как-то не перло, не ладилось у меня с девушками, да любил и несколько раз жутко страстно, так что в душе все ломило и душа скручивалась, но прошло, я не могу настаивать, мягок, вот и оставался с разбитым корытом, а жениться что бы просто жениться, нет не хотел, лучше одному, чем ломать судьбу другому. Вот и хожу в холостяках. Мама с отцом подумали, что я стесняюсь коли не живу отдельно, вот и решили уехать жить на дачу, им это нравится, раньше я сам с удовольствием ездил с ними на дачу, озеро, парни, меня не слишком напрягали на грядках, но сейчас все друзья при делах и при пиве. Дача не далеко, двадцать три километра от города, иногда заезжают ко мне, что-нибудь привезут, думают, что голодаю, а я живу один, уже третий год, привыкаю.
Ромка сосед, два раза одну и туже ногу ломал, да еще рука вечно вывихнута, пошел служить в ОМОН, нравится кулаками махать. Из тонкого кучерявого парня превратился в огромного кабана с животом, интересно почему считают, что масса превыше чем ловкость и сила, да только по тому, что они если и дерутся, то с простофилями, те кто забывает, что у человека кулак есть, таких тепленькими бери, вот и в ОМОНЕ навыки растеряли, только сало да живот. И так, Ромка мне все уши прожужжал про Нуне, армянка, живет как раз подо мной, а я и не знал, как ее зовут, несколько раз видел, ну кивнем если что, а так, ее машина забирает и привозит. Я знал, что у нее отец в администрации каким-то замом работает, а мать, вроде бы в институте кафедру возглавляет. В общем шишки, они и не видят, что вокруг люди ходят, живут своей жизнью, у них как под колпаком, все тишь да благодать. Хотя нет, я частенько слышу, дама такие, можно и на первом этаже услышать, как лает собака, воздуховоды такие, так вот, слышу, как отец кричит, буквально кричит, ему, что там палец прищемили. Не часто, но бывает, а поскольку у них в семье только одна дочь, Нуне, то это похоже все в ее адрес или в крайние случаи в адрес ее матери.
Дак вот Ромка мне все уши про нее прожужжал, какая она красавица, что все время одевается как барышня из девятнадцатого века, в белом и в кружевах, а я и не обращал на это внимание и что она ходит в шляпе и что у нее свой бойфренд, который подвозит ее. Ну тут он начинает его ругать, искать в нем недостатки, мол косой, рябой, толстый и ботинки блестят. А мне-то какое до него дело. Хотя его разговоры заставили меня действительно обратить на нее внимание.
Они армяне, переехали лет пять назад даже не знаю откуда, зачем мне это надо знать, и сразу машины, многие в доме их недолюбливают, а мне кажется они ничего, нос не задирают, приветливые, да и вообще она и вправду оказалась симпатичной девушкой. Мои окна выходят во двор, седьмой этаж, достал бинокли и когда она выходила, рассматривал, красивая, стройная и в правду не от мира сего, но это и к лучшему, зачем быть как все, серые да черные.
Высокие скулы, большие черные глаза и волосы, она их то заплетала в ленту, то просто хвост, но чаще всего они были у нее распущены и удивительно черные, по чему-то я раньше этого не замечал. Еще она красила губы, очень яркой помадой, но это, наверное, от настроения, если было пасмурно, то яркая помада, алая, если палило солнце, то темно бордовый оттенок, хотя могу и ошибиться, далеко это было. Вообще-то она не носила старомодной одежды барышень, все строго, если костюм, то с белым воротничком и манжетами, если платье, оно ей идет, но редко одевала, то широкий пояс и маленькая сумочка, а еще босоножки, но каблук не высокий, странно.
Может от скуки ради, я наблюдал за ней и в душе было приятно смотреть на то как она плавно подходит к машине и дежурно чмокает отца в щечку. Ромка же сходил по ней с ума, не проходило и трех дней, что бы он не заскочил ко мне и не растрезвонил свои душевные переживания. Узнал, что она вроде должна выйти замуж, это его убило, он так это сказал, как будто она его девушка и бросает его, он то с ней даже не здоровался, боялся.
Я художник, оформляю книги, порой мне скучно сидеть дома и могу пойти в парк, сесть на траву и почти целый день делать наброски сюжетов, а могу как в детстве залезть на крышу, она у нас крытая, там летаю голуби, так вообще там чисто, а летом даже жарко и совершенно никого. Смотрю на пыльные отпечатки своих ног, а ведь я тут был недели три назад и больше никого не было. Сажусь на перекладину, она толстая, как бревно и подходит почти вплотную к окну, которое закрывается деревянными ставнями. Сажусь и смотрю во двор, всех видно, а потом упершись ногами в подоконник начинаю работать и так несколько часов пока не заноет спина.
— Ты, когда-нибудь была на крыше?
Спросил я ее сидя прямо на бетонной лестнице и черкая карандашом, она как раз вышла с лифта и направлялась к себе домой. Девушка остановилась, она даже не поняла, что эти слова были обращены к ней, посмотрела на меня и чуть наклонив голову спросила.
— Что? — она не придала моим словам значения, только ради любопытства спросила.
— Вы никогда не были на крыше, — и ткнул карандашом в потолок.
Она подняла голову и посмотрела вверх.
— Нет, — спокойно ответила.
— Пойдем покажу, — предложил ей и встал.
— Прямо сейчас? — в ее голосе прозвучало не просто удивление, а гораздо больше, она заволновалась и посмотрела на дверь.
— Туда вы еще успеете, ну так, что пойдем, — и протянул ей руку.
Она еще раз посмотрела на дверь, потом на мою руку, протянула свою ладонь, но коснувшись моей руки сразу убрала, как будто обожглась.
— Нет, — уверенно ответила она и быстро отвернувшись отворила дверь и скрылась, я опять уселся на ступеньку.
Прошла минута, нет даже меньше, ее дверь открылась, и она вышла, увидев меня сразу сказала.
— Только ненадолго.
— Хорошо, — быстро сказал и соскочил с места, она так и не подала руки, а пошла за мной.
Подыматься пришлось не долго, всего-то два проема, достал свой ключ от замка, он у меня уже как лет восемь, открыл и вошел первым. Она, осторожно ступая, как будто шла по яичной скорлупе, продвигалась в перед, по сравнению с подъездом здесь было темно, но глаза сразу привыкли и стали прорисовываться очертания.
— Пойдем, — сказал я ей и пошел вдоль висящего над головой провода, шел не спеша, что бы она успевала за мной, ее платье шуршало как сухая листва, — там виден двор и парк.
— Ай, — вскрикнула она, когда над головой пролетел испуганный голубь.
— Не бойся, они тут везде, — остановился, — слышишь?
Она тут же остановилась и как первый раз чуть наклонив голову прислушалась, ворковали голуби.
— Голуби, — наивно сказала она.
— Пойдем, — протянул руку и в этот раз она взяла меня и уже более уверенно пошла за мной.
— А что ты тут делаешь? — неожиданно спросила она меня.
— Рисую, да так просто сижу смотрю, слушаю порой музыку.
— А дома?
— Да можно и дома, но тут приятней, какое значение где слушать, верно?
— Да, — еле слышно ответила она.
— Пришли.
Я подвел ее к огромной круглой балке, что упиралась в подоконник, приоткрыл ставню, она заскрипела и открылась. Сразу все кругом залило светом, стали видны дорожки от пыли, и жар от нагретого метала потек во внутрь. Нуне, заулыбалась, может вспомнила как сама лазила по чердакам и чуланам, может удивилась тому, что увидела парк или огромные барашки облаков, которые вечно менялись, трансформируясь то в кита, то в зайчика.
Она стояла и смотрела, просто молча смотрела и все, иногда она улыбалась, но редко, как будто с ее лица была вечно стерта улыбка, неужели она забыла, как смеялась стрекозе, что садилась ей на колено или, когда бегала по лужам, неужели она повзрослела. Мне даже стало грустно. Так она простояла минут пять, просто стояла и смотрела в даль, а потом вдруг как будто проснулась, качнулась и прошептала.
— Мне пора.
— Нет, — удивился я, а как же двор, ты не видела двора.
Она вытянула шею, облокотилась на балку, но так она не смогла увидеть даже краешек двора. Я нырнул под балку и протянул ей руку.
— Ложись животом на нее, — шлепнул ладонью по балке и тут же протянул руку, — давай.
Она осторожно легла, вытянулась на цыпочках, протянула мне руку и всем телом повалилась вперед, продолжая тянуть шею вверх. Я взял ее за руку, она не обратила внимание, а только тянула шею задирая подбородок все выше и выше. Взял веревку, они тут вечно болтались, натянул и обмотал ее запястье, потом нырнул снова под балку и вынырнул с другой стороны от нее. Она внимательно следила за мной, но ничего не говорила, не понимала, что я делаю, толи подстраховываю, толи еще что-то. Так в молчании я привязал и вторую ее руку. Теперь она животом лежала на круглой балке как с вытянутыми вперед руками. Она потянула их на себя, но не смогла и нескольких сантиметров сдвинут веревку, узел, который я сделал вокруг запястье ей не давил, но и не давал устойчиво стать на пол. Так она и стояла на цыпочках. Она не проронила ни слова, просто была озадачена, поворачивала голову за мной. Опять поднырнул под балку и уже теперь привязал еще одну веревку к ее щиколотке левой ноги, отвел ее чуть в сторону, она не удержалась и просто повисла на балке, правая нога болталась.
— Что ты делаешь? — вдруг спросила она.
— Привязываю, — как можно спокойно ответил ей.
— А зачем? — наивно спросила она.
Но я ей не ответил, а уже привязал и правую ноги отведя в сторону, теперь ее тело было крепко лежало на балке, тело вытянуто вперед, а ноги, разведенные в стороны, висели.
— Зачем ты это сделал? — опять спросила она меня, но ответа не последовало.
Она не могла видеть меня, не могла повернуть голову, только могла слышать, за то теперь она могла видеть двор и то, что сейчас на него заехала машина и это была машина ее отца. Я встал у нее за спиной. Ее пока смотрела прямо на меня. Не произнося ни слова, я спокойно приподнял подол ее платья так высоко как мог, и тут она задергалась и что-то сказала, правда я упустил, не расслышал и даже испугался, что я делаю и как далеко уже зашел, но не остановился.
Прозрачные белые трусики обнимали ее ягодицы, они были как вторая кожа столь идеально белый цвет выделял их, они даже светились. Всегда считал, белый цвет нижнего белья не практичным, даже вульгарным.
— Извини за неудобство, — взял ее трусики и резко дернул на себя, раздался коротки трески рвущейся ткани.
— Ай! — крикнула она, потом понизив голос добавила, — больно!
— Сильно не кричи, отец услышит, — потянул руку, вытягивая из-под нее остатки трусиков, — или увидит, тут же добавил.
У нее красивая молодая женская попка, ягодицы острые и торчат в стороны, мне не надо было присматриваться, и так было все как на витрине. Вот плотно сжатые почти черные губки, она их сжала как сжимают губы, когда не хотят говорить и злятся. Ну что же пусть дуется. А вот большая и глубокая ямочка под копчиком, она напоминает кратер от метеорита с темно-коричневым выжженным основанием. Она вильнула своей попкой пытаясь сбросить платье и прикрыть свой срам.
— А ты красивая, — сухо ответил я.
— Прекрати увидят, — вдруг сказала она.
Я ожидал другого, что на будет ругаться, проклинать, молить и угрожать, но нет, я даже растерялся, положил руку на талию и чуть подвинул вверх платье, чтобы оно не помялось. У меня ни то, что бы в животе все гудело, у меня там болело, просто болело от напряжения. Быстро расстегнул брюки и член сразу вывалился, взял в ладони, он стал огромным, кажется таким я его еще не помню.
— Постой, постой, может договоримся, — начала она торговаться.
— Зачем, холодно ответил ей.
— Я закричу, — угрожающи сказала она.
— Кричи, я ведь не мешаю, твое право.
— Стой, не надо, я боюсь, — защебетала она.
— Чего? — спросил я и продолжил гладить ее острую попку, так и хотелось начать.
— Что услышат, — а потом помедлив добавила, — что увидят.
Я нырнул под перекладину, потянулся и закрыл ставни, что бы она не переживала, что ее могут и в правду увидеть, хотя кто вообще смотрит на небо, земля ближе, пот и горбатятся, всматриваясь себе под ноги. Мой член так и качался из стороны в сторону, кажется она его увидела.
— Не надо, прошу тебя, — голос был не жалобным, а просто умоляющим, — я еще ни разу не делала этого.
— Девственница? — удивился я, разве такое в наше время бывает?
— Да, — как бы виновато ответила она.
Провел рукой между ног, коснулся ее напряженных губок, чувствовалось как они гудят, они от прикосновения задрожали, тело затряслось, она в страхе промямлила, вытянула голу и сжала плечи.
— Я должна остаться девственницей.
Вот те на. Посмотрел на попку и на центральный кратер, он то сжимался, то разжимался, как будто пытался что-то сказать, я стоял и наблюдал за ней. Толи унижение, толи соблазн, толи желание, толи просто мужская похоть, да черт его знает, что у меня в башке, но вид ее острой, открытой, откровенной попки меня немного взбесил. Она, что это специально так говорит, так делает, что бы я вел себя как зверь. А кто я в прочем такой? Я и есть зверь. У меня мысли изначально были отвратительные, но вот почему? Я ведь о ней мало, что знаю, хорошая девушка, молодая, у нее вся жизнь впереди, но вот попка, пока чудная. Стою и любуюсь ей, а то что у меня между ног уже давно стоит столбом и от нетерпения дрожит. Положил руку на него, а он как молодая гончая, дергается, рвется вперед, не хочет ложится в руку, так и норовит вырваться, и я с этим ничего поделать не могу, он просто обезумел, стал бешеным и видя жертву требует своей доли.
Подошел в плотную и просто прикоснулся им, сперва ее злых губок, она зарычала, но не крикнула и ни сказала ни слова, просто по-звериному зарычала. Положил руку на перекладину и чувствую, как через нее передается ее рык, такой тяжелый, звериный, еле уловимая вибрация, но рык зверя, тигрицы, стоит отпустить, и она тебя разорвет. Я не трус, но и мне стало даже страшно. Головка посинела, с нее капнуло тягучая прозрачная капля, я посмотрел куда она упала, а после прикоснулся тупой головкой ее губок и опять рык. Слыша его отчетливо, опять прикоснулся и опять она зарычала. Не хотел входить в нее и уж тем более лишать ее девичей ценности, я ведь не зверь, но не мог удержаться и еще пару раз не коснутся головкой ее, как мне казалось так же рычащих, как и ее хозяйка — губок.
Я это сделал специально, чтобы злить и еще раз злить как ее, так и себя, она дергалась, но не сильно, боялась поцарапать руки, может делала вид, что злится, и все же она дергалась так, что вздрагивал по до мной пол. Остановился. Теперь остановилась и она, ждала, что дальше, ей просто хотелось все, что в ее силах, но так, чтобы никто не узнал об этом, поэтому и молчала, это ее спасательный билет, но и ее гиря на ногах. Положил обе ладони на ягодицы, она дернула задом, ну прямо как кобылка. Провел ладонями по ее пояснице и опустил вдоль бедер, она опять задергала задом из стороны в сторону стараясь отшвырнуть мои руки, а зря.
Сжал пальцами ее ягодицы, мягкая, нежная кожа, они захрустели как не спелый плод, развел их пошире будто хотел ее разорвать, они неестественно разошлись, стали торчать в стороны. Вдруг кратер раскрылся, ее сжатый до этого момента анус чуть вздулся как гейзер, что вот-вот взорвется, но тут же опустился, раскрыв жерло своей черной пропасти. Я не стал долго ждать и любоваться открывшейся перспективой, а сразу ткнул уже опухшей к этому моменту головкой в медленно пульсирующий анус.
Она заерзала, затрясла попкой, стала извиваться, рыка не было, хрип вырывался из ноздрей, остановился и она сразу же, несколько секунд подождал и продолжил, и она продолжила извиваться. Так продолжалось минут пять, только стоило мне коснуться ее черного кратера головкой как она вздрагивала и начинала извиваться. Но с каждой минутой она делала все это более спокойней, нет, силы ее не покинули, я ощущал их через мышцы в ее на бедрах, они были стальными, она просто все реже и реже прогибалась, натягивала веревки и водила попкой из стороны в сторону.
Все она остановилась, энергия гейзера иссякла. Я еще раз ткнул головкой в ее кратер, реакции никакой, чуть надавил, ничего, отпустил и опять надавил. Кожа вокруг ануса была мокра от той самой жидкости, что выделял мой пенис, он смазал ее так обильно, что в следующий раз, когда я направил головку в центр и чуть сильней надавил им, головка сразу провалилась. Член как шомпол вошел в ее зад. Она прогнулась, сделала это так как могла себе позволить, так как это дали веревки на ее руках, попка буквально завибрировала, пропуская все глубже и глубже мой кол. От наслаждения я затрясся. Было такое удивительное состояние, напряжение и огонь в паху, во мне сжалась невидимая пружина, которая рвала мои мускулы, пальцы затряслись, а потом я не выдержал и трахнул, после еще и еще. Я трясся как кобель, задница подпрыгивала, а я продолжал и продолжал. Нечем стало дышать, а мышцы ног перестали слушаться, в последней агонии я вошел в нее и рухнул на ее тело. За все это время она ни издала ни звука, не шевельнулась. Обняв балку, я чувствовал, как из меня пульсируя выплескивается сперма, она перетекала в нее, из одного сосуда, в другой.
Медленно, сознание стало возвращалось ко мне, а вместе с ним и отрезвление. Смотрел на ее спину, чувствовал, как покачиваются ее груди, хотелось их взять и прижать, но я стоял на пошатывающихся ногах и смотрел как медленно выскальзывает мой член. Все затихло. Отошел на несколько шагов, голуби, им все равно, они все так же продолжают ворковать, глупые птицы. Посмотрел на нее. Ее тело было спокойным, как будто уснула и все же она красивая, пусть и с этого ракурса, она соблазнительна именно соблазнительна. Заправился, почему-то не спешил развязывать, подождал еще с минутку, а после начиная с ног отвязал руки. Она лежала и не спешила вставать, потрогала запястья, как будто проверяя нет ли на них царапин и подтеков от веревок, а после осторожно соскользнула с перекладины. Стоял в стороне.
— Извини за трусики, — сказал ей.
Она как будто не услышала меня, поправила юбку, аккуратно расстегнула пояс и опять застегнула, выпрямляя при этом все складки на платье. Она не смотрела на меня, была занята собой, вот начала поправлять прическу, локон за локоном, а после взяла сумочку, что упала на пол, достала платок и обтерла ее от пыли, после взяла губную помаду и подкрасила ею себе губки, и только после всего этого ответила.
— Да ладно.
Что она хотела этим сказать, не знаю, но от нее веяло чем-то потрясающим, чем-то настолько сексуальным и волшебным, что я еще с минуту стоял и просто как пацан любовался ею.
— Проводишь? — неожиданно спросила она у меня.
Я проводил, но только до своей площадки, дальше она спустилась сама и даже не подняла головы, на душе было тоскливо и чертовски противно, в тот день я так и не смог сесть работать, карандаш валился из рук.
Прошли дни, я не мог без нее, не мог спать, даже есть не хотелось, только беговая дорожка отвлекала от мыслей, но ненадолго. Смотрел как она уезжает, как приезжает, но она ни разу не подняла головы, чтобы взглянуть на тот чердак, как будто ничего и не было. Так проползли двенадцать дней, а после не выдержал и уселся на площадке, ровно там, где сидел в прошлый раз. Она появилась к пяти часам, обычно она уже дома, но сегодня пришла поздно, я перестал ее ждать, просто сидел и черкался в своем блокноте, появились мысли не заметил, как подъехал лифт, как открылась дверь и она, чуть было не упустил ее. Цветная кофточка вся в полевых цветах, так и сияла на фоне унылого подъезда, и почти черная строгая юбка, гордо поднятый подбородок и еще, что успел заметить, волосы собраны в шишечку на затылке.
— Зайдешь? — спокойно спросил я ее, но она даже не остановилась, не повернула головы, подошла к двери, открыла и зашла, щелкнул замок.
Не знал, что и делать, вот так сидеть или уйти, что дальше, что? И вдруг щелкнул замок, повернул на щелчок голову, она вышла на середине площадки, медленно, с великим достоинством подняла голову и посмотрев на меня спросила.
— Сейчас? — голос был неуверенный, но прозвучал спокойно, я встал.
— Да, — ответил ей и протянул руку.
Она не подала руки, вернулась к двери, закрыла ее на замок и стала подыматься по ступенькам. На ее лице не было эмоций, о чем она думала мне трудно было понять, ни улыбки, ни косого взгляда, как робот поднялась и зашла в квартиру. Закрыл за ней дверь. Она сняла босоножки, что цокали в подъезде и прошла в комнату.
— Ты один? — поинтересовалась она.
— Да.
— Что мне делать? — как-то уж совсем сухо спросила она.
Я даже растерялся, подошел к окну и прикрыл его, дул сквозняк, не поворачиваясь к ней сказал.
— Трусики сними, — сказал я ей спокойно, как будто это для меня обыденно, хотя встречались всего-то второй раз.
— А юбку? — понизив голос просила она.
— Как хочешь, — ответил ей.
— Я ее сниму, не хочу помять.
Она так и сделала, ловко запустила руки за спину, расстегнула молнию и бордовую пуговичку, а после осторожно, как будто и в правду боялась ее помять сняла юбку цвета ночи, не черную, а что-то среднее между тёмно-голубым и черным как мгла. Переступила через нее и аккуратно свернув повесила на спинку кресла.
У нее широкие бедра, первый раз не заметил, не до того было, чуть смуглая кожа, хотя лицо и руки белые и черные трусики на слегка опущенных ягодицах и все же красиво. Она не смотрела на меня, я и не хотел этого, хотя ожидал, что на ее лице проскользнет хоть какое-то подобие эмоции, но нет, как мрамор холодное и не тронутое морщинами. Все так же не спеша и отточенными движениями она сняла их и так же аккуратно положила поверх юбки, провела ладонью, как бы разглаживая их и повернувшись ко мне доложила.
— Я готова.
Мы встречались раз или два раза в неделю, и она всегда была готова, я удивляюсь, нет не себе, а ей. Понял, что она не такая холодная как казалась, Нуне очень чувствительна, сексуально, хотя старалась этого не показывать, раз или два улыбнулась, но это было, наверное, с ее стороны случайно, даже не прилично. Она занималась сексом только в попку и никак иначе, просила делать только так, я не возражал, даже нравилась вот так. Я привык к ней, она ко мне, но все время, Нуне ни разу не разделась, ей нужен был только минутный секс и не более, жаль. Мне хотелось ее погладить, даже поцеловать, я представлял какое у нее тело, но не видел. И вообще эта история изначально не правильная, такого просто не должно было случится и уж тем более продолжения, какой-то полный бред, моя фантазия. И все же теперь я ее не караулил на площадке, она звонила и спрашивала: «Можно?», я всегда отвечал «Да», тогда она говорила: «В пятнадцать» и клала трубку. Спустя несколько месяцев она в первые в сексе проявила эмоции, я это почувствовал раньше, чем она приоткрыла губки, сперва просто ахнула, потом захлебываясь простонала и опять ахнула. Постепенно она раскрывалась, становилась все более и более открытой, все более и более свободной и уже не стояла и не ждала меня как обреченная, а поглаживая мой член сама садилась на него.
Потом от Ромки узнал, что она выходит замуж, но когда спросил ее, Нуне не ответила, а в первые чмокнула в щечку. Действительно, через месяц у них была свадьба, ее отец Амаяк и мать Наира похоже этому были очень рады. Несколько раз даже видел ее жениха Ваграм, деловой, в костюмчике, блестит, как будто только, что сняли с полки, а вот глаза колючие. Думал, что все расстались на том и кончилось, но нет неожиданно она позвонила и спросила: «Можно?».
В этот раз она разделась до гола, и я в первые ее увидел такой какой она есть, тонкая талия, широкие бедра и плечи, небольшая и чуть провисающая грудь. Она выглядела как-то неказисто, но эту ломанную пропорцию в ее теле стало видно только сейчас, в одежде все иначе. Я стоял и по-настоящему любовался ею, в этот раз она улыбнулась, по-настоящему улыбнулась мне, от чистого женского сердца и робко прикрыв лобок повернулась и пошла в спальню. На ней остались только одни очки, в последнее время она стала носить их, наверное, испортилось зрение, но и их она сняла и аккуратно положила на мой столик.
— Раздвинь диван, — единственно, что она попросила.
Это был самый удивительный секс, спешить некуда было, она раскрылась, и уже не боялась потерять свою девственность, ее она отдала своему мужу, которого я не знаю любит или нет, или это так брак по расчету, меня это не касается. Я радовался тому, что со мной была женщина, та которую я как-то уж странно, но любил. Она попросила, чтобы я был сверху и в момент, я опять это почувствовал, она просила «Если закричу, закрой мне рот, прошу!». Она не удержалась и сперва тихо, как бы постанывая, а потом резко вскрикнула, если бы вовремя не закрыл рот ладонью, подняла бы весь дом на уши.
Цветок тянется к солнцу, поворачивает свой бутон в след за лучами стараясь поймать как можно больше тепла и той энергии, что питает его. Цветок тянется и распускается, наступает момент, когда он раскрывает все свои лепестки и в этот короткий момент своей жизни он манит к себе пчел, бабочек, всех тех, кто питается его нектаром, кто наслаждается его теплом и красотой. Это короткий период его жизни, дальше он увядает и осыпается, остаются только зеленые ничем не примечательные листья, которые можно спутать с простым сорняком и многие его выдирают с корнем из земли и бросают в кучу гнить. Пройдет год или два и Нуне изменится, я представляю какой она станет, как ее мать Наира, опухшей, со вторым подбородком и пухленькими пальчиками, а вот взгляд останется, его уже не изменить. И все же ничто не проходит бесследно, ни для меня, ни для нее.
Она ушла, но это уже другая история...
— А юбку? — понизив голос просила она.
— Как хочешь, — ответил ей.
— Я ее сниму, не хочу помять.
Она так и сделала, ловко запустила руки за спину, расстегнула молнию и бордовую пуговичку, а после осторожно, как будто и в правду боялась ее помять сняла юбку цвета ночи, не черную, а что-то среднее между тёмно-голубым и черным как мгла. Переступила через нее и аккуратно свернув повесила на спинку кресла.
У нее широкие бедра, первый раз не заметил, не до того было, чуть смуглая кожа, хотя лицо и руки белые и черные трусики на слегка опущенных ягодицах и все же красиво. Она не смотрела на меня, я и не хотел этого, хотя ожидал, что на ее лице проскользнет хоть какое-то подобие эмоции, но нет, как мрамор холодное и не тронутое морщинами. Все так же не спеша и отточенными движениями она сняла их и так же аккуратно положила поверх юбки, провела ладонью, как бы разглаживая их и повернувшись ко мне спросила.
— Я готова.
Двенадцать дней до этого.
Уже двадцать семь лет, пора бы и жениться, но как-то не перло, не ладилось у меня с девушками, да любил и несколько раз жутко страстно, так что в душе все ломило и душа скручивалась, но прошло, я не могу настаивать, мягок, вот и оставался с разбитым корытом, а жениться что бы просто жениться, нет не хотел, лучше одному, чем ломать судьбу другому. Вот и хожу в холостяках. Мама с отцом подумали, что я стесняюсь коли не живу отдельно, вот и решили уехать жить на дачу, им это нравится, раньше я сам с удовольствием ездил с ними на дачу, озеро, парни, меня не слишком напрягали на грядках, но сейчас все друзья при делах и при пиве. Дача не далеко, двадцать три километра от города, иногда заезжают ко мне, что-нибудь привезут, думают, что голодаю, а я живу один, уже третий год, привыкаю.
Ромка сосед, два раза одну и туже ногу ломал, да еще рука вечно вывихнута, пошел служить в ОМОН, нравится кулаками махать. Из тонкого кучерявого парня превратился в огромного кабана с животом, интересно почему считают, что масса превыше чем ловкость и сила, да только по тому, что они если и дерутся, то с простофилями, те кто забывает, что у человека кулак есть, таких тепленькими бери, вот и в ОМОНЕ навыки растеряли, только сало да живот. И так, Ромка мне все уши прожужжал про Нуне, армянка, живет как раз подо мной, а я и не знал, как ее зовут, несколько раз видел, ну кивнем если что, а так, ее машина забирает и привозит. Я знал, что у нее отец в администрации каким-то замом работает, а мать, вроде бы в институте кафедру возглавляет. В общем шишки, они и не видят, что вокруг люди ходят, живут своей жизнью, у них как под колпаком, все тишь да благодать. Хотя нет, я частенько слышу, дама такие, можно и на первом этаже услышать, как лает собака, воздуховоды такие, так вот, слышу, как отец кричит, буквально кричит, ему, что там палец прищемили. Не часто, но бывает, а поскольку у них в семье только одна дочь, Нуне, то это похоже все в ее адрес или в крайние случаи в адрес ее матери.
Дак вот Ромка мне все уши про нее прожужжал, какая она красавица, что все время одевается как барышня из девятнадцатого века, в белом и в кружевах, а я и не обращал на это внимание и что она ходит в шляпе и что у нее свой бойфренд, который подвозит ее. Ну тут он начинает его ругать, искать в нем недостатки, мол косой, рябой, толстый и ботинки блестят. А мне-то какое до него дело. Хотя его разговоры заставили меня действительно обратить на нее внимание.
Они армяне, переехали лет пять назад даже не знаю откуда, зачем мне это надо знать, и сразу машины, многие в доме их недолюбливают, а мне кажется они ничего, нос не задирают, приветливые, да и вообще она и вправду оказалась симпатичной девушкой. Мои окна выходят во двор, седьмой этаж, достал бинокли и когда она выходила, рассматривал, красивая, стройная и в правду не от мира сего, но это и к лучшему, зачем быть как все, серые да черные.
Высокие скулы, большие черные глаза и волосы, она их то заплетала в ленту, то просто хвост, но чаще всего они были у нее распущены и удивительно черные, по чему-то я раньше этого не замечал. Еще она красила губы, очень яркой помадой, но это, наверное, от настроения, если было пасмурно, то яркая помада, алая, если палило солнце, то темно бордовый оттенок, хотя могу и ошибиться, далеко это было. Вообще-то она не носила старомодной одежды барышень, все строго, если костюм, то с белым воротничком и манжетами, если платье, оно ей идет, но редко одевала, то широкий пояс и маленькая сумочка, а еще босоножки, но каблук не высокий, странно.
Может от скуки ради, я наблюдал за ней и в душе было приятно смотреть на то как она плавно подходит к машине и дежурно чмокает отца в щечку. Ромка же сходил по ней с ума, не проходило и трех дней, что бы он не заскочил ко мне и не растрезвонил свои душевные переживания. Узнал, что она вроде должна выйти замуж, это его убило, он так это сказал, как будто она его девушка и бросает его, он то с ней даже не здоровался, боялся.
Я художник, оформляю книги, порой мне скучно сидеть дома и могу пойти в парк, сесть на траву и почти целый день делать наброски сюжетов, а могу как в детстве залезть на крышу, она у нас крытая, там летаю голуби, так вообще там чисто, а летом даже жарко и совершенно никого. Смотрю на пыльные отпечатки своих ног, а ведь я тут был недели три назад и больше никого не было. Сажусь на перекладину, она толстая, как бревно и подходит почти вплотную к окну, которое закрывается деревянными ставнями. Сажусь и смотрю во двор, всех видно, а потом упершись ногами в подоконник начинаю работать и так несколько часов пока не заноет спина.
— Ты, когда-нибудь была на крыше?
Спросил я ее сидя прямо на бетонной лестнице и черкая карандашом, она как раз вышла с лифта и направлялась к себе домой. Девушка остановилась, она даже не поняла, что эти слова были обращены к ней, посмотрела на меня и чуть наклонив голову спросила.
— Что? — она не придала моим словам значения, только ради любопытства спросила.
— Вы никогда не были на крыше, — и ткнул карандашом в потолок.
Она подняла голову и посмотрела вверх.
— Нет, — спокойно ответила.
— Пойдем покажу, — предложил ей и встал.
— Прямо сейчас? — в ее голосе прозвучало не просто удивление, а гораздо больше, она заволновалась и посмотрела на дверь.
— Туда вы еще успеете, ну так, что пойдем, — и протянул ей руку.
Она еще раз посмотрела на дверь, потом на мою руку, протянула свою ладонь, но коснувшись моей руки сразу убрала, как будто обожглась.
— Нет, — уверенно ответила она и быстро отвернувшись отворила дверь и скрылась, я опять уселся на ступеньку.
Прошла минута, нет даже меньше, ее дверь открылась, и она вышла, увидев меня сразу сказала.
— Только ненадолго.
— Хорошо, — быстро сказал и соскочил с места, она так и не подала руки, а пошла за мной.
Подыматься пришлось не долго, всего-то два проема, достал свой ключ от замка, он у меня уже как лет восемь, открыл и вошел первым. Она, осторожно ступая, как будто шла по яичной скорлупе, продвигалась в перед, по сравнению с подъездом здесь было темно, но глаза сразу привыкли и стали прорисовываться очертания.
— Пойдем, — сказал я ей и пошел вдоль висящего над головой провода, шел не спеша, что бы она успевала за мной, ее платье шуршало как сухая листва, — там виден двор и парк.
— Ай, — вскрикнула она, когда над головой пролетел испуганный голубь.
— Не бойся, они тут везде, — остановился, — слышишь?
Она тут же остановилась и как первый раз чуть наклонив голову прислушалась, ворковали голуби.
— Голуби, — наивно сказала она.
— Пойдем, — протянул руку и в этот раз она взяла меня и уже более уверенно пошла за мной.
— А что ты тут делаешь? — неожиданно спросила она меня.
— Рисую, да так просто сижу смотрю, слушаю порой музыку.
— А дома?
— Да можно и дома, но тут приятней, какое значение где слушать, верно?
— Да, — еле слышно ответила она.
— Пришли.
Я подвел ее к огромной круглой балке, что упиралась в подоконник, приоткрыл ставню, она заскрипела и открылась. Сразу все кругом залило светом, стали видны дорожки от пыли, и жар от нагретого метала потек во внутрь. Нуне, заулыбалась, может вспомнила как сама лазила по чердакам и чуланам, может удивилась тому, что увидела парк или огромные барашки облаков, которые вечно менялись, трансформируясь то в кита, то в зайчика.
Она стояла и смотрела, просто молча смотрела и все, иногда она улыбалась, но редко, как будто с ее лица была вечно стерта улыбка, неужели она забыла, как смеялась стрекозе, что садилась ей на колено или, когда бегала по лужам, неужели она повзрослела. Мне даже стало грустно. Так она простояла минут пять, просто стояла и смотрела в даль, а потом вдруг как будто проснулась, качнулась и прошептала.
— Мне пора.
— Нет, — удивился я, а как же двор, ты не видела двора.
Она вытянула шею, облокотилась на балку, но так она не смогла увидеть даже краешек двора. Я нырнул под балку и протянул ей руку.
— Ложись животом на нее, — шлепнул ладонью по балке и тут же протянул руку, — давай.
Она осторожно легла, вытянулась на цыпочках, протянула мне руку и всем телом повалилась вперед, продолжая тянуть шею вверх. Я взял ее за руку, она не обратила внимание, а только тянула шею задирая подбородок все выше и выше. Взял веревку, они тут вечно болтались, натянул и обмотал ее запястье, потом нырнул снова под балку и вынырнул с другой стороны от нее. Она внимательно следила за мной, но ничего не говорила, не понимала, что я делаю, толи подстраховываю, толи еще что-то. Так в молчании я привязал и вторую ее руку. Теперь она животом лежала на круглой балке как с вытянутыми вперед руками. Она потянула их на себя, но не смогла и нескольких сантиметров сдвинут веревку, узел, который я сделал вокруг запястье ей не давил, но и не давал устойчиво стать на пол. Так она и стояла на цыпочках. Она не проронила ни слова, просто была озадачена, поворачивала голову за мной. Опять поднырнул под балку и уже теперь привязал еще одну веревку к ее щиколотке левой ноги, отвел ее чуть в сторону, она не удержалась и просто повисла на балке, правая нога болталась.
— Что ты делаешь? — вдруг спросила она.
— Привязываю, — как можно спокойно ответил ей.
— А зачем? — наивно спросила она.
Но я ей не ответил, а уже привязал и правую ноги отведя в сторону, теперь ее тело было крепко лежало на балке, тело вытянуто вперед, а ноги, разведенные в стороны, висели.
— Зачем ты это сделал? — опять спросила она меня, но ответа не последовало.
Она не могла видеть меня, не могла повернуть голову, только могла слышать, за то теперь она могла видеть двор и то, что сейчас на него заехала машина и это была машина ее отца. Я встал у нее за спиной. Ее пока смотрела прямо на меня. Не произнося ни слова, я спокойно приподнял подол ее платья так высоко как мог, и тут она задергалась и что-то сказала, правда я упустил, не расслышал и даже испугался, что я делаю и как далеко уже зашел, но не остановился.
Прозрачные белые трусики обнимали ее ягодицы, они были как вторая кожа столь идеально белый цвет выделял их, они даже светились. Всегда считал, белый цвет нижнего белья не практичным, даже вульгарным.
— Извини за неудобство, — взял ее трусики и резко дернул на себя, раздался коротки трески рвущейся ткани.
— Ай! — крикнула она, потом понизив голос добавила, — больно!
— Сильно не кричи, отец услышит, — потянул руку, вытягивая из-под нее остатки трусиков, — или увидит, тут же добавил.
У нее красивая молодая женская попка, ягодицы острые и торчат в стороны, мне не надо было присматриваться, и так было все как на витрине. Вот плотно сжатые почти черные губки, она их сжала как сжимают губы, когда не хотят говорить и злятся. Ну что же пусть дуется. А вот большая и глубокая ямочка под копчиком, она напоминает кратер от метеорита с темно-коричневым выжженным основанием. Она вильнула своей попкой пытаясь сбросить платье и прикрыть свой срам.
— А ты красивая, — сухо ответил я.
— Прекрати увидят, — вдруг сказала она.
Я ожидал другого, что на будет ругаться, проклинать, молить и угрожать, но нет, я даже растерялся, положил руку на талию и чуть подвинул вверх платье, чтобы оно не помялось. У меня ни то, что бы в животе все гудело, у меня там болело, просто болело от напряжения. Быстро расстегнул брюки и член сразу вывалился, взял в ладони, он стал огромным, кажется таким я его еще не помню.
— Постой, постой, может договоримся, — начала она торговаться.
— Зачем, холодно ответил ей.
— Я закричу, — угрожающи сказала она.
— Кричи, я ведь не мешаю, твое право.
— Стой, не надо, я боюсь, — защебетала она.
— Чего? — спросил я и продолжил гладить ее острую попку, так и хотелось начать.
— Что услышат, — а потом помедлив добавила, — что увидят.
Я нырнул под перекладину, потянулся и закрыл ставни, что бы она не переживала, что ее могут и в правду увидеть, хотя кто вообще смотрит на небо, земля ближе, пот и горбатятся, всматриваясь себе под ноги. Мой член так и качался из стороны в сторону, кажется она его увидела.
— Не надо, прошу тебя, — голос был не жалобным, а просто умоляющим, — я еще ни разу не делала этого.
— Девственница? — удивился я, разве такое в наше время бывает?
— Да, — как бы виновато ответила она.
Провел рукой между ног, коснулся ее напряженных губок, чувствовалось как они гудят, они от прикосновения задрожали, тело затряслось, она в страхе промямлила, вытянула голу и сжала плечи.
— Я должна остаться девственницей.
Вот те на. Посмотрел на попку и на центральный кратер, он то сжимался, то разжимался, как будто пытался что-то сказать, я стоял и наблюдал за ней. Толи унижение, толи соблазн, толи желание, толи просто мужская похоть, да черт его знает, что у меня в башке, но вид ее острой, открытой, откровенной попки меня немного взбесил. Она, что это специально так говорит, так делает, что бы я вел себя как зверь. А кто я в прочем такой? Я и есть зверь. У меня мысли изначально были отвратительные, но вот почему? Я ведь о ней мало, что знаю, хорошая девушка, молодая, у нее вся жизнь впереди, но вот попка, пока чудная. Стою и любуюсь ей, а то что у меня между ног уже давно стоит столбом и от нетерпения дрожит. Положил руку на него, а он как молодая гончая, дергается, рвется вперед, не хочет ложится в руку, так и норовит вырваться, и я с этим ничего поделать не могу, он просто обезумел, стал бешеным и видя жертву требует своей доли.
Подошел в плотную и просто прикоснулся им, сперва ее злых губок, она зарычала, но не крикнула и ни сказала ни слова, просто по-звериному зарычала. Положил руку на перекладину и чувствую, как через нее передается ее рык, такой тяжелый, звериный, еле уловимая вибрация, но рык зверя, тигрицы, стоит отпустить, и она тебя разорвет. Я не трус, но и мне стало даже страшно. Головка посинела, с нее капнуло тягучая прозрачная капля, я посмотрел куда она упала, а после прикоснулся тупой головкой ее губок и опять рык. Слыша его отчетливо, опять прикоснулся и опять она зарычала. Не хотел входить в нее и уж тем более лишать ее девичей ценности, я ведь не зверь, но не мог удержаться и еще пару раз не коснутся головкой ее, как мне казалось так же рычащих, как и ее хозяйка — губок.
Я это сделал специально, чтобы злить и еще раз злить как ее, так и себя, она дергалась, но не сильно, боялась поцарапать руки, может делала вид, что злится, и все же она дергалась так, что вздрагивал по до мной пол. Остановился. Теперь остановилась и она, ждала, что дальше, ей просто хотелось все, что в ее силах, но так, чтобы никто не узнал об этом, поэтому и молчала, это ее спасательный билет, но и ее гиря на ногах. Положил обе ладони на ягодицы, она дернула задом, ну прямо как кобылка. Провел ладонями по ее пояснице и опустил вдоль бедер, она опять задергала задом из стороны в сторону стараясь отшвырнуть мои руки, а зря.
Сжал пальцами ее ягодицы, мягкая, нежная кожа, они захрустели как не спелый плод, развел их пошире будто хотел ее разорвать, они неестественно разошлись, стали торчать в стороны. Вдруг кратер раскрылся, ее сжатый до этого момента анус чуть вздулся как гейзер, что вот-вот взорвется, но тут же опустился, раскрыв жерло своей черной пропасти. Я не стал долго ждать и любоваться открывшейся перспективой, а сразу ткнул уже опухшей к этому моменту головкой в медленно пульсирующий анус.
Она заерзала, затрясла попкой, стала извиваться, рыка не было, хрип вырывался из ноздрей, остановился и она сразу же, несколько секунд подождал и продолжил, и она продолжила извиваться. Так продолжалось минут пять, только стоило мне коснуться ее черного кратера головкой как она вздрагивала и начинала извиваться. Но с каждой минутой она делала все это более спокойней, нет, силы ее не покинули, я ощущал их через мышцы в ее на бедрах, они были стальными, она просто все реже и реже прогибалась, натягивала веревки и водила попкой из стороны в сторону.
Все она остановилась, энергия гейзера иссякла. Я еще раз ткнул головкой в ее кратер, реакции никакой, чуть надавил, ничего, отпустил и опять надавил. Кожа вокруг ануса была мокра от той самой жидкости, что выделял мой пенис, он смазал ее так обильно, что в следующий раз, когда я направил головку в центр и чуть сильней надавил им, головка сразу провалилась. Член как шомпол вошел в ее зад. Она прогнулась, сделала это так как могла себе позволить, так как это дали веревки на ее руках, попка буквально завибрировала, пропуская все глубже и глубже мой кол. От наслаждения я затрясся. Было такое удивительное состояние, напряжение и огонь в паху, во мне сжалась невидимая пружина, которая рвала мои мускулы, пальцы затряслись, а потом я не выдержал и трахнул, после еще и еще. Я трясся как кобель, задница подпрыгивала, а я продолжал и продолжал. Нечем стало дышать, а мышцы ног перестали слушаться, в последней агонии я вошел в нее и рухнул на ее тело. За все это время она ни издала ни звука, не шевельнулась. Обняв балку, я чувствовал, как из меня пульсируя выплескивается сперма, она перетекала в нее, из одного сосуда, в другой.
Медленно, сознание стало возвращалось ко мне, а вместе с ним и отрезвление. Смотрел на ее спину, чувствовал, как покачиваются ее груди, хотелось их взять и прижать, но я стоял на пошатывающихся ногах и смотрел как медленно выскальзывает мой член. Все затихло. Отошел на несколько шагов, голуби, им все равно, они все так же продолжают ворковать, глупые птицы. Посмотрел на нее. Ее тело было спокойным, как будто уснула и все же она красивая, пусть и с этого ракурса, она соблазнительна именно соблазнительна. Заправился, почему-то не спешил развязывать, подождал еще с минутку, а после начиная с ног отвязал руки. Она лежала и не спешила вставать, потрогала запястья, как будто проверяя нет ли на них царапин и подтеков от веревок, а после осторожно соскользнула с перекладины. Стоял в стороне.
— Извини за трусики, — сказал ей.
Она как будто не услышала меня, поправила юбку, аккуратно расстегнула пояс и опять застегнула, выпрямляя при этом все складки на платье. Она не смотрела на меня, была занята собой, вот начала поправлять прическу, локон за локоном, а после взяла сумочку, что упала на пол, достала платок и обтерла ее от пыли, после взяла губную помаду и подкрасила ею себе губки, и только после всего этого ответила.
— Да ладно.
Что она хотела этим сказать, не знаю, но от нее веяло чем-то потрясающим, чем-то настолько сексуальным и волшебным, что я еще с минуту стоял и просто как пацан любовался ею.
— Проводишь? — неожиданно спросила она у меня.
Я проводил, но только до своей площадки, дальше она спустилась сама и даже не подняла головы, на душе было тоскливо и чертовски противно, в тот день я так и не смог сесть работать, карандаш валился из рук.
Прошли дни, я не мог без нее, не мог спать, даже есть не хотелось, только беговая дорожка отвлекала от мыслей, но ненадолго. Смотрел как она уезжает, как приезжает, но она ни разу не подняла головы, чтобы взглянуть на тот чердак, как будто ничего и не было. Так проползли двенадцать дней, а после не выдержал и уселся на площадке, ровно там, где сидел в прошлый раз. Она появилась к пяти часам, обычно она уже дома, но сегодня пришла поздно, я перестал ее ждать, просто сидел и черкался в своем блокноте, появились мысли не заметил, как подъехал лифт, как открылась дверь и она, чуть было не упустил ее. Цветная кофточка вся в полевых цветах, так и сияла на фоне унылого подъезда, и почти черная строгая юбка, гордо поднятый подбородок и еще, что успел заметить, волосы собраны в шишечку на затылке.
— Зайдешь? — спокойно спросил я ее, но она даже не остановилась, не повернула головы, подошла к двери, открыла и зашла, щелкнул замок.
Не знал, что и делать, вот так сидеть или уйти, что дальше, что? И вдруг щелкнул замок, повернул на щелчок голову, она вышла на середине площадки, медленно, с великим достоинством подняла голову и посмотрев на меня спросила.
— Сейчас? — голос был неуверенный, но прозвучал спокойно, я встал.
— Да, — ответил ей и протянул руку.
Она не подала руки, вернулась к двери, закрыла ее на замок и стала подыматься по ступенькам. На ее лице не было эмоций, о чем она думала мне трудно было понять, ни улыбки, ни косого взгляда, как робот поднялась и зашла в квартиру. Закрыл за ней дверь. Она сняла босоножки, что цокали в подъезде и прошла в комнату.
— Ты один? — поинтересовалась она.
— Да.
— Что мне делать? — как-то уж совсем сухо спросила она.
Я даже растерялся, подошел к окну и прикрыл его, дул сквозняк, не поворачиваясь к ней сказал.
— Трусики сними, — сказал я ей спокойно, как будто это для меня обыденно, хотя встречались всего-то второй раз.
— А юбку? — понизив голос просила она.
— Как хочешь, — ответил ей.
— Я ее сниму, не хочу помять.
Она так и сделала, ловко запустила руки за спину, расстегнула молнию и бордовую пуговичку, а после осторожно, как будто и в правду боялась ее помять сняла юбку цвета ночи, не черную, а что-то среднее между тёмно-голубым и черным как мгла. Переступила через нее и аккуратно свернув повесила на спинку кресла.
У нее широкие бедра, первый раз не заметил, не до того было, чуть смуглая кожа, хотя лицо и руки белые и черные трусики на слегка опущенных ягодицах и все же красиво. Она не смотрела на меня, я и не хотел этого, хотя ожидал, что на ее лице проскользнет хоть какое-то подобие эмоции, но нет, как мрамор холодное и не тронутое морщинами. Все так же не спеша и отточенными движениями она сняла их и так же аккуратно положила поверх юбки, провела ладонью, как бы разглаживая их и повернувшись ко мне доложила.
— Я готова.
Мы встречались раз или два раза в неделю, и она всегда была готова, я удивляюсь, нет не себе, а ей. Понял, что она не такая холодная как казалась, Нуне очень чувствительна, сексуально, хотя старалась этого не показывать, раз или два улыбнулась, но это было, наверное, с ее стороны случайно, даже не прилично. Она занималась сексом только в попку и никак иначе, просила делать только так, я не возражал, даже нравилась вот так. Я привык к ней, она ко мне, но все время, Нуне ни разу не разделась, ей нужен был только минутный секс и не более, жаль. Мне хотелось ее погладить, даже поцеловать, я представлял какое у нее тело, но не видел. И вообще эта история изначально не правильная, такого просто не должно было случится и уж тем более продолжения, какой-то полный бред, моя фантазия. И все же теперь я ее не караулил на площадке, она звонила и спрашивала: «Можно?», я всегда отвечал «Да», тогда она говорила: «В пятнадцать» и клала трубку. Спустя несколько месяцев она в первые в сексе проявила эмоции, я это почувствовал раньше, чем она приоткрыла губки, сперва просто ахнула, потом захлебываясь простонала и опять ахнула. Постепенно она раскрывалась, становилась все более и более открытой, все более и более свободной и уже не стояла и не ждала меня как обреченная, а поглаживая мой член сама садилась на него.
Потом от Ромки узнал, что она выходит замуж, но когда спросил ее, Нуне не ответила, а в первые чмокнула в щечку. Действительно, через месяц у них была свадьба, ее отец Амаяк и мать Наира похоже этому были очень рады. Несколько раз даже видел ее жениха Ваграм, деловой, в костюмчике, блестит, как будто только, что сняли с полки, а вот глаза колючие. Думал, что все расстались на том и кончилось, но нет неожиданно она позвонила и спросила: «Можно?».
В этот раз она разделась до гола, и я в первые ее увидел такой какой она есть, тонкая талия, широкие бедра и плечи, небольшая и чуть провисающая грудь. Она выглядела как-то неказисто, но эту ломанную пропорцию в ее теле стало видно только сейчас, в одежде все иначе. Я стоял и по-настоящему любовался ею, в этот раз она улыбнулась, по-настоящему улыбнулась мне, от чистого женского сердца и робко прикрыв лобок повернулась и пошла в спальню. На ней остались только одни очки, в последнее время она стала носить их, наверное, испортилось зрение, но и их она сняла и аккуратно положила на мой столик.
— Раздвинь диван, — единственно, что она попросила.
Это был самый удивительный секс, спешить некуда было, она раскрылась, и уже не боялась потерять свою девственность, ее она отдала своему мужу, которого я не знаю любит или нет, или это так брак по расчету, меня это не касается. Я радовался тому, что со мной была женщина, та которую я как-то уж странно, но любил. Она попросила, чтобы я был сверху и в момент, я опять это почувствовал, она просила «Если закричу, закрой мне рот, прошу!». Она не удержалась и сперва тихо, как бы постанывая, а потом резко вскрикнула, если бы вовремя не закрыл рот ладонью, подняла бы весь дом на уши.
Цветок тянется к солнцу, поворачивает свой бутон в след за лучами стараясь поймать как можно больше тепла и той энергии, что питает его. Цветок тянется и распускается, наступает момент, когда он раскрывает все свои лепестки и в этот короткий момент своей жизни он манит к себе пчел, бабочек, всех тех, кто питается его нектаром, кто наслаждается его теплом и красотой. Это короткий период его жизни, дальше он увядает и осыпается, остаются только зеленые ничем не примечательные листья, которые можно спутать с простым сорняком и многие его выдирают с корнем из земли и бросают в кучу гнить. Пройдет год или два и Нуне изменится, я представляю какой она станет, как ее мать Наира, опухшей, со вторым подбородком и пухленькими пальчиками, а вот взгляд останется, его уже не изменить. И все же ничто не проходит бесследно, ни для меня, ни для нее.
Она ушла, но это уже другая история...