Старый сексуальный автомат
Мальчику скоро должно было исполниться двенадцать лет. Был он худ, белобрыс, волосы его летом совсем выгорали, скулы на лице выпирали, делая его лицо похожим на мексиканскую куклу, руки и ноги были неестественно длинны, отчего его подростковая фигура казалась расшатанной шарнирной конструкцией, впечатление чего усиливалось общей угловатостью и резкостью движений переломного возраста. Целыми днями он пропадал либо в саду, либо в окрестных горах, всегда в ссадинах и сетке порезов от гибких прутьев и сучьев, когда наступал сезон созревания орехов. И было у него две страсти. Катание на мопеде, которого у него не было, он брал его иногда у соседского мальчишки-сверстника, но постоянно просил мать и отца, чтобы и ему купили. Второй его страстью была ОНА, или может быть надо говорить ОН? ОНА-ОН был старый сексуальный автомат отца. Сколько он себя помнил, он всегда стоял в родительской спальне. Это была кукла в человеческий рост, заполненная внутри какой-то электрической и электронной начинкой. Он знал, что его отец летал на Нептун. Тогда полеты длились долго, очень долго. Женщины тогда еще не летали в межпланетные полеты, вместо них космолетчиков обслуживали сексуальные автоматы. В память о своем самом ответственном и важном полете отец и оставил себе этот сексуальный автомат. Звали ЕГО-ЕЕ Дженни. Впрочем, космолетчики не были особенно изобретательны по этой части, и все их искусственные женщины, кажется, звались Дженни.
Он знал, что сейчас бум на секс-автоматы прошел, женщины уже летают на планеты, хотя кое-где в маленьких внепланетных поселениях они до сих пор в ходу. Но с тех пор они достигли очень большого совершенства, а это была старая и морально устаревшая модель с весьма ограниченным и грубым спектром сексуальных действий. И он, играя в коридоре, не раз слышал, как в спальне мама пеняла отцу и предлагала выбросить эту чертову куклу. «Черт побери, — говорила она нарочито грубо, потому что в отношении себя или при себе он таких слов от мамы не слыхал, — мне иногда перед нею становится неловко, А вдруг я что-то делаю хуже ее».
И в этом случае раздавался веселый голос отца.
— Поверь, чудная, ты делаешь все в тысячу раз лучше Дженни. Но это память. Ты знаешь, это память не только о полете, но и об Алексее, с которым мы делили любовь Дженни, и который погиб, спасая всех нас.
Вот почему Дженни до сих пор стоит в их доме, в родительской спальне, только ее застывшая улыбка, которая ему так нравится, была обычно прикрыта чем-то вроде чадры. Дженни, наверное, вряд ли использовалась в их доме, ведь у папы бала мама, она лишь изредка вытирала пыль с Дженни, но он не видел, чтобы ее когда-нибудь включали в действие.
Однажды он играл один во всем доме и зачем-то забежал в спальню родителей. Да, у него закатился мяч в полуоткрытую дверь. В поисках мяча он осмотрел всю комнату, а затем полез под кровать. Вытаскивая закатившийся мяч, он вместе с ним вытащил и какую-то коробочку с длинными проводами.
Он долго рассматривал коробочку, читал надписи у кнопок, пока не догадался, что это пульт управления Дженни. В общем-то, он был послушным мальчиком и зал, что вряд ли ему позволят играть с секс-автоматом, но тут его любопытство превысило все соображения долга и почтения, ему до ужаса захотелось посмотреть, что может делать Дженни, ощутить себя вместо отца во время знаменитого нептунского полета. Он быстро, разобравшись что к чему, подключил Дженни к пульту, а пульт к сети, и нажал первую сверху кнопку, а сам забрался на кровать и стал смотреть.
Он увидел, как старый бездушный секс-автомат стал вдруг преображаться, наполняться каким-то одухотворением, какие-то медленные судороги прошли по телу куклы, и вдруг она начала медленно, изгибаясь и пробегая по телу дрожью, раздеваться, снимая с себя всю одежду, деталь за деталью, что была на ней. И он увидел обнаженное девичье тело, это было настоящее тело девушки с полной и упругой грудью, с длинными ногами, с полными бедрами и таинственным черным треугольником в той вершине, от которой начинается раздвоение ног.
Заинтересованный, он подошел к Дженни и коснулся ее груди. Кожа на груди была мягкой и шелковистой, наверное, такой она и должна быть у девушек, он ни разу не трогал их за обнаженную грудь, ему раньше приходилось трогать девчонок только за руки. И даже коричневый сосок был совсем таким, как он и предполагал, должен быть у настоящих девушек. И вдруг Дженни подняла свою руку и положила ее на его руку, лежащую на ее груди. От неожиданности он отдернул свою руку, и рука секс-автомата стала в каком-то удивлении искать его отдернутую руку, двигаясь по собственной груди, по воздуху.
Ему показалась забавной эта игра, он коснулся другой груди Дженни и вновь отдернул руку, когда ее рука легла на его. Так он играл с нею несколько минут. А затем он решил отдать Дженни свою руку, чтобы посмотреть, что случится. И Дженни нежно обхватила его кисть с тыльной стороны и стала его ладонью гладить свои груди, свой живот, шею.
Но тут он услышал, что подъехала мама, и он поспешно выключил Дженни, накинул на нее одежду и выскочил из спальни.
Несколько дней он ходил под впечатлением своего открытия. Ему ужасно хотелось поиграть с Дженни, но случая не представлялось, мама, как назло, все время была дома, отлучаясь лишь ненадолго в ближайшую лавку. Но, наконец, случай представился.
Как и прежде, он включил Дженни, и как прежде она стала раздеваться. Он включил наугад другую программу, Дженни немного неуклюжей походкой подошла к нему, легшему для удобства наблюдений на кровать, присела перед ним на корточки и стала водить руками по его лицу, шее, груди. Руки были теплыми и мягкими, прикосновения были какими-то трепетными. И он даже закрыл глаза и представил, что он — это папа во время полета, и в свободное от вахты время где-то между Юпитером и Сатурном среди черного звездного неба предается взрослым играм с секс-автоматом Дженни. Когда он очнулся, то он почувствовал, что лежит совершенно голеньким. Дженни незаметно для него сняла с него рубашку и штанишки, и ее руки ходили по всему его телу, и он сжал грудь Дженни, и она притихла и вся прижалась к нему. Он полежал так в напряженных объятьях и вдруг отпустил. Что-то ему показалось странным. Он понял. У нее не билось сердце, как билось у него, у нее не было дыхания, спертого дыхания, которое он вдруг ощутил в собственной груди. И вновь руки Дженни заструились по его телу, но ему это стало уже почему-то неприятно, он выскочил, торопливо натянул штанишки и рубашку и выключил автомат.
Несколько дней он не думал о ней, а если и вспоминал, то думал: «Чертова кукла бездыханная». И вновь принимался играть или лазать по деревьям. Но потом стали приходить мимолетные воспоминания о ласках Дженни. Он отгонял их от себя, а когда они уже перестали отходить, он стал оправдывать себя тем, что ведь и папу Дженни ласкала в полете, и его друга Алексея, погибшего в полете. И ему стало вновь хотеться испытать дженнины ласки, это желание приходило все чаще, хотелось поиграть с нею, узнать, какие еще есть игры в ее программе. Вскоре вновь ему удалось поиграть с нею.
Вновь Дженни раздевалась перед ним, вновь ее руки раздели его, но теперь он заметил, как ее руки нежно расстегнули пуговички, нежно приподымали его за плечи и попку, снимая рубашку и штаны, вновь ее руки струились по его телу, спускаясь все ниже и ниже, и вот его писька уже оказалась в ее теплых руках, и он почувствовал, какой большой и твердой она стала, совсем такой, как утром, когда он вставал ото сна и шел в детскую ванну делать свой утренний туалет. Но теперь он почувствовал в ней какое-то новое чувство, какое-то жжение, которое разливалось от письки по всему низу живота и далее по всему телу, а что-то переполняло и давило яички. Рука его сама упала на пульт управления Дженни, и он, не глядя, нажал какую-то кнопку на пульте. И он увидел, как головка Дженни склонилась над его бедрами, как вложила она его набухшую и горящую от каких-то неизвестных чувств письку в полуоткрытый рот и стала ртом и языком играть с ней, ласкать и облизывать и нежно покусывать головку его письки, и вдруг он ощутил страшную боль во всем теле, тело задрожало и затряслось в конвульсиях непереносимого, но и необычайно сладкого страдания, а рот Дженни продолжал сжимать и терзать его письку, которую ему жадно хотелось просунуть куда-то дальше, дальше, вглубь, а руки Дженни в это время сжимали и тискали его тело, которое корчилось в этих руках, пока вдруг не обмякло, когда внутри как будто лопнуло, и померк от жуткой боли свет в его глазах, а из горла вырвался какой-то звериный рык: Когда он очнулся, Дженни уже сидела рядом с ним, но не касалась его. Ему стало невыносимо противно и жутко, он вскочил на ноги, на ходу надевая штанишки, и выскочил из спальни. Но когда он уже выбежал в сад, он вспомнил, что не поставил Дженни на место, и его игры с Дженни будут раскрыты. Он даже похолодел от страха, бросился в спальню. Дженни все так же сидела на краю кровати, неподвижная, как будто мертвая или отключенная. Даже жалость на мгновенье кольнула его. Но он быстро поставил ее на место и убежал.
Картины и прожитые им ощущения преследовали его целыми днями, вызывая то чувство отвращения и омерзения к самому себе и Дженни, то жажду вновь их испытать. Он догадался, что испытал чувство оргазма, которое, как им уже объясняли в школе, испытывают мужчины в конце полового акта. Но то было головное знание, а теперь он испытал его, но не мог совладать со своими мыслями — прекрасно это или отвратительно. То ему казалось так, то — по другому. Но потом ему пришло в голову, что ведь эти чувства, наверное, испытывал и его папа, когда играл с Дженни во время полета. Значит это не могло быть плохо, это, наверное, хорошо. И это чувство постепенно все больше и больше овладевало им, ему хотелось еще поиграть с Дженни. Его тянуло к ней, Каждую ночь его преследовали картины этих игр. Но случая никак не подворачивалось.
И тут его мама объявила, что его приглашает на лето бабушка, Эту весть он встретил как оглушенный. Это значило расстаться с Дженни на целых два месяца, Но постепенно мысль о друзьях, которые у него были в поселке, где жила бабушка, мысль о самой бабушке, которую он любил, любил слушать ее рассказы, любил даже ее ворчания, отогнали мысли от Дженни.
Когда он приехал через два месяца, воспоминания об играх с Дженни совсем погасли в его детском сердце, и когда она попадала в поле его зрения, то ничто не вызывало его чувств. Старый сексуальный автомат вновь мирно покоился в своем углу, как память о большом полете, не потревоженный никем и ничем, разве что рукой матери, стиравшей с него пыль, как будто и не было в его жизни запоздалого сексуального приключения с ребенком.
1981
Он знал, что сейчас бум на секс-автоматы прошел, женщины уже летают на планеты, хотя кое-где в маленьких внепланетных поселениях они до сих пор в ходу. Но с тех пор они достигли очень большого совершенства, а это была старая и морально устаревшая модель с весьма ограниченным и грубым спектром сексуальных действий. И он, играя в коридоре, не раз слышал, как в спальне мама пеняла отцу и предлагала выбросить эту чертову куклу. «Черт побери, — говорила она нарочито грубо, потому что в отношении себя или при себе он таких слов от мамы не слыхал, — мне иногда перед нею становится неловко, А вдруг я что-то делаю хуже ее».
И в этом случае раздавался веселый голос отца.
— Поверь, чудная, ты делаешь все в тысячу раз лучше Дженни. Но это память. Ты знаешь, это память не только о полете, но и об Алексее, с которым мы делили любовь Дженни, и который погиб, спасая всех нас.
Вот почему Дженни до сих пор стоит в их доме, в родительской спальне, только ее застывшая улыбка, которая ему так нравится, была обычно прикрыта чем-то вроде чадры. Дженни, наверное, вряд ли использовалась в их доме, ведь у папы бала мама, она лишь изредка вытирала пыль с Дженни, но он не видел, чтобы ее когда-нибудь включали в действие.
Однажды он играл один во всем доме и зачем-то забежал в спальню родителей. Да, у него закатился мяч в полуоткрытую дверь. В поисках мяча он осмотрел всю комнату, а затем полез под кровать. Вытаскивая закатившийся мяч, он вместе с ним вытащил и какую-то коробочку с длинными проводами.
Он долго рассматривал коробочку, читал надписи у кнопок, пока не догадался, что это пульт управления Дженни. В общем-то, он был послушным мальчиком и зал, что вряд ли ему позволят играть с секс-автоматом, но тут его любопытство превысило все соображения долга и почтения, ему до ужаса захотелось посмотреть, что может делать Дженни, ощутить себя вместо отца во время знаменитого нептунского полета. Он быстро, разобравшись что к чему, подключил Дженни к пульту, а пульт к сети, и нажал первую сверху кнопку, а сам забрался на кровать и стал смотреть.
Он увидел, как старый бездушный секс-автомат стал вдруг преображаться, наполняться каким-то одухотворением, какие-то медленные судороги прошли по телу куклы, и вдруг она начала медленно, изгибаясь и пробегая по телу дрожью, раздеваться, снимая с себя всю одежду, деталь за деталью, что была на ней. И он увидел обнаженное девичье тело, это было настоящее тело девушки с полной и упругой грудью, с длинными ногами, с полными бедрами и таинственным черным треугольником в той вершине, от которой начинается раздвоение ног.
Заинтересованный, он подошел к Дженни и коснулся ее груди. Кожа на груди была мягкой и шелковистой, наверное, такой она и должна быть у девушек, он ни разу не трогал их за обнаженную грудь, ему раньше приходилось трогать девчонок только за руки. И даже коричневый сосок был совсем таким, как он и предполагал, должен быть у настоящих девушек. И вдруг Дженни подняла свою руку и положила ее на его руку, лежащую на ее груди. От неожиданности он отдернул свою руку, и рука секс-автомата стала в каком-то удивлении искать его отдернутую руку, двигаясь по собственной груди, по воздуху.
Ему показалась забавной эта игра, он коснулся другой груди Дженни и вновь отдернул руку, когда ее рука легла на его. Так он играл с нею несколько минут. А затем он решил отдать Дженни свою руку, чтобы посмотреть, что случится. И Дженни нежно обхватила его кисть с тыльной стороны и стала его ладонью гладить свои груди, свой живот, шею.
Но тут он услышал, что подъехала мама, и он поспешно выключил Дженни, накинул на нее одежду и выскочил из спальни.
Несколько дней он ходил под впечатлением своего открытия. Ему ужасно хотелось поиграть с Дженни, но случая не представлялось, мама, как назло, все время была дома, отлучаясь лишь ненадолго в ближайшую лавку. Но, наконец, случай представился.
Как и прежде, он включил Дженни, и как прежде она стала раздеваться. Он включил наугад другую программу, Дженни немного неуклюжей походкой подошла к нему, легшему для удобства наблюдений на кровать, присела перед ним на корточки и стала водить руками по его лицу, шее, груди. Руки были теплыми и мягкими, прикосновения были какими-то трепетными. И он даже закрыл глаза и представил, что он — это папа во время полета, и в свободное от вахты время где-то между Юпитером и Сатурном среди черного звездного неба предается взрослым играм с секс-автоматом Дженни. Когда он очнулся, то он почувствовал, что лежит совершенно голеньким. Дженни незаметно для него сняла с него рубашку и штанишки, и ее руки ходили по всему его телу, и он сжал грудь Дженни, и она притихла и вся прижалась к нему. Он полежал так в напряженных объятьях и вдруг отпустил. Что-то ему показалось странным. Он понял. У нее не билось сердце, как билось у него, у нее не было дыхания, спертого дыхания, которое он вдруг ощутил в собственной груди. И вновь руки Дженни заструились по его телу, но ему это стало уже почему-то неприятно, он выскочил, торопливо натянул штанишки и рубашку и выключил автомат.
Несколько дней он не думал о ней, а если и вспоминал, то думал: «Чертова кукла бездыханная». И вновь принимался играть или лазать по деревьям. Но потом стали приходить мимолетные воспоминания о ласках Дженни. Он отгонял их от себя, а когда они уже перестали отходить, он стал оправдывать себя тем, что ведь и папу Дженни ласкала в полете, и его друга Алексея, погибшего в полете. И ему стало вновь хотеться испытать дженнины ласки, это желание приходило все чаще, хотелось поиграть с нею, узнать, какие еще есть игры в ее программе. Вскоре вновь ему удалось поиграть с нею.
Вновь Дженни раздевалась перед ним, вновь ее руки раздели его, но теперь он заметил, как ее руки нежно расстегнули пуговички, нежно приподымали его за плечи и попку, снимая рубашку и штаны, вновь ее руки струились по его телу, спускаясь все ниже и ниже, и вот его писька уже оказалась в ее теплых руках, и он почувствовал, какой большой и твердой она стала, совсем такой, как утром, когда он вставал ото сна и шел в детскую ванну делать свой утренний туалет. Но теперь он почувствовал в ней какое-то новое чувство, какое-то жжение, которое разливалось от письки по всему низу живота и далее по всему телу, а что-то переполняло и давило яички. Рука его сама упала на пульт управления Дженни, и он, не глядя, нажал какую-то кнопку на пульте. И он увидел, как головка Дженни склонилась над его бедрами, как вложила она его набухшую и горящую от каких-то неизвестных чувств письку в полуоткрытый рот и стала ртом и языком играть с ней, ласкать и облизывать и нежно покусывать головку его письки, и вдруг он ощутил страшную боль во всем теле, тело задрожало и затряслось в конвульсиях непереносимого, но и необычайно сладкого страдания, а рот Дженни продолжал сжимать и терзать его письку, которую ему жадно хотелось просунуть куда-то дальше, дальше, вглубь, а руки Дженни в это время сжимали и тискали его тело, которое корчилось в этих руках, пока вдруг не обмякло, когда внутри как будто лопнуло, и померк от жуткой боли свет в его глазах, а из горла вырвался какой-то звериный рык: Когда он очнулся, Дженни уже сидела рядом с ним, но не касалась его. Ему стало невыносимо противно и жутко, он вскочил на ноги, на ходу надевая штанишки, и выскочил из спальни. Но когда он уже выбежал в сад, он вспомнил, что не поставил Дженни на место, и его игры с Дженни будут раскрыты. Он даже похолодел от страха, бросился в спальню. Дженни все так же сидела на краю кровати, неподвижная, как будто мертвая или отключенная. Даже жалость на мгновенье кольнула его. Но он быстро поставил ее на место и убежал.
Картины и прожитые им ощущения преследовали его целыми днями, вызывая то чувство отвращения и омерзения к самому себе и Дженни, то жажду вновь их испытать. Он догадался, что испытал чувство оргазма, которое, как им уже объясняли в школе, испытывают мужчины в конце полового акта. Но то было головное знание, а теперь он испытал его, но не мог совладать со своими мыслями — прекрасно это или отвратительно. То ему казалось так, то — по другому. Но потом ему пришло в голову, что ведь эти чувства, наверное, испытывал и его папа, когда играл с Дженни во время полета. Значит это не могло быть плохо, это, наверное, хорошо. И это чувство постепенно все больше и больше овладевало им, ему хотелось еще поиграть с Дженни. Его тянуло к ней, Каждую ночь его преследовали картины этих игр. Но случая никак не подворачивалось.
И тут его мама объявила, что его приглашает на лето бабушка, Эту весть он встретил как оглушенный. Это значило расстаться с Дженни на целых два месяца, Но постепенно мысль о друзьях, которые у него были в поселке, где жила бабушка, мысль о самой бабушке, которую он любил, любил слушать ее рассказы, любил даже ее ворчания, отогнали мысли от Дженни.
Когда он приехал через два месяца, воспоминания об играх с Дженни совсем погасли в его детском сердце, и когда она попадала в поле его зрения, то ничто не вызывало его чувств. Старый сексуальный автомат вновь мирно покоился в своем углу, как память о большом полете, не потревоженный никем и ничем, разве что рукой матери, стиравшей с него пыль, как будто и не было в его жизни запоздалого сексуального приключения с ребенком.
1981