Тетрадь по завещанию. Глава девятая.
Глава девятая.
Я снова перечитал начало тетради, до событий августа, — тяжелые бои первых месяцев войны, постоянные передислокации на восток, смена полевых аэродромов, злость, бессилие — ничего про госпиталь, но что-то не давало мне её закрыть, отбросить.
— Тин... Тина!.. — крикнул я.
— Чего? — выглянула она из комнаты. — Дай домыть, совсем немного осталось.
— Твой прадед был грамотным?
— Конечно! — она снова скрылась, из кухни какое-то время остались видны только ее голые ступни, пятки, но и они уползли, — Он же летчик...
— Почему, тогда он пишет печатными буквами, словно китайскими иероглифами?..
В ответ Тина завизжала, словно её поймала мышь.
Я оставил тетрадь на столе и бросился в комнату. Она вылетела из-под сексодрома, попой ко мне. Села на согнутые в коленях ноги, вкинула на меня зеленые глаза полные обиды, гнева и еще чего-то такого чего я никогда не испытывал от выражения девичьих очей. Брезгливо, двумя пальцами, держа презерватив, предъявила и спросила:
— Это что?!!
— Резиновое изделие №3...
— Ты хотел сказать №2! Презерватив!
— Ну да, я и сказал, только большой, третий размер.
Тина смерила его глазами...
— Фу! Он пользованный! Отойди!
Она соскочила. Неся его перед собой на расстоянии вытянутой руки, убежала в туалет, послышался смыв бочка.
— Тин, ну чего ты хотела? Я холост, ко мне, естественно, приходили женщины и не всегда по собственному желанию.
— Проститутки! — кинула она, промелькнув из туалета в ванную.
— Увы, увы, увы...
— И не прикасайся ко мне, понял! — послышалось из ванны, из душа зашумела вода. — Меня он не хочет, а...
— Ты что, плачешь? Я войду...
— Нет!!! Я го...
Тина не договорила, я открыл дверь в ванную. Она стояла под душем и усиленно намыливала себя. Яростно терла кожу вихоткой. По её щекам, вперемежку со струйками воды, текли слезы.
— Холодно, закрой... — тихо произнесла она.
Я закрыл, за своей спиной.
— Мог бы и шпингалет поставить...
— От кого мне одному закрываться? — резонно ответил я и протянул к ней свои руки.
— Из-за тебя волосы намочила. Теперь голову промывать надо... — пожаловалась она, когда я её обнял. — Намокнешь...
— Ерунда...
Тина прижалась ко мне обнаженным телом, сложив на груди руки. Упираясь кулачками мне в рубашку, подрагивала.
— Я бабник, циник и эгоист, Тин...
Она кивнула, соглашаясь со мной.
— Утром я просыпаюсь с одной, вечером ложусь с другой, нисколько не заботясь о той, что грела меня прошлой ночью. Возможно, когда я ласкаю очередную жертву своего эгоизма, где-то, кто-то из моих мимолетных отношений, режет себе вены. Упаковками, глотает снотворное... Но это лишь гипотетически — возможно и нет.
Тина снова подтвердила мои слова всхлипом. Её зеленые глаза посмотрели на меня доверчиво, вода из душа заливала ей лицо, но она их не закрывала...
— Всегда предпочитал думать, — продолжил я свою исповедь, — что я давно забыт и та, что была в моей постели, превратившись для меня в эфемерное видение, где-то утишается в объятьях другого мужчины. Всегда... Но сны последних дней, если еще не изменили мое эгоистичное восприятие мира, то интенсивно меняют.
— Да?!
— Да, Тин. Там, в далеком страшном годе, красивая рыжая девчонка, военврач третьего ранга, держит в руках наган с одним оставшимся патроном в барабане. И я, старший лейтенант РККА, лихой парень летчик-истребитель, в которого она влюбилась за непростые сутки первых дней страшной войны, её единственная надежда на спасение. Да и вся ее жизнь — любовь, свадьба, дети, внуки, сжата до минут, последних минут вместе. Даже меня — бабника, циника и эгоиста это пробило...
— Ответ в тетради? — положив голову мне на плечо, уткнувшись носом мне в шею, спросила Тина.
— Я очень надеюсь!
— А у тебя, правда, такой большой... третьего размера?
— Да...
Тина прислонила губы к моему уху и шепнула:
— У меня еще никого не было...
— А...? Там, на кухне!
— Я хотела, ну... Да, хотела! А теперь боюсь... Ты же меня не выгонишь из-за моего девичьего страха?
— Нет... Только у меня кровать одна... и комната.
— Вот и хорошо! Мы сначала привыкнем друг к другу — она отпрянула. — Стеснятся, не будем. Одеваться там — можно раздетыми, как муж и жена.
— Я и не стесняюсь... Что-то я не понял, ты меня что, замуж взяла, с испытательным сроком и ограничениями?
— Ну, существует же гражданский брак, а у нас будет ознакомительный!
— Давай, мойся и приходи на кухню... У меня к тебе по тетради вопросы есть...
Я вышел из ванной и усмехнулся — ознакомительный брак с ограничениями...
— Как из ванной выйдешь, ведро с грязной водой из комнаты, все же убери... Пока я не споткнулся.
— Сними рубашку, мокрая, — крикнула она мне в ответ.
Я вообще разделся и в трусах вернулся на кухню. Ознакомительный, так ознакомительный...
Взял тетрадь. В чем же секрет? Снова прочитал с начала до воздушного боя над брянскими лесами, гибели ведомого. Здесь было все понятно. Совершив таран, выпрыгнул с парашютом, попал к партизанам. Воевал. Весной сорок второго вернулся в авиаполк, снова стал летать. Получил первый орден красного знамени...
Естественно, как две бабы снимали его с дерева со вставшим от молодости членом, ветеран писать не стал. Может и про госпиталь — не стал? Мало ли, начало войны, полная неразбериха...
А может плен?! Это что, Алиса застрелилась, а я струсил?!
От одной этой мысли, я возненавидел самого себ
я. Затошнило, в голове помутилось...
****
Скинул с окна пулемет, бесполезный без патрон.
— Все, Алиса! Осталось две обоймы для ТТ.
— И Бога нет. На чудо надеяться не стоит, — проговорила она, стоя прижимаясь спиной к стене. Девичья грудь выдалась вперед, всколыхнулась выдохом.
Я встал посреди окна, и держа двумя руками пистолет, остервенело, выпустил всю обойму — кожух-затвор откинуло назад. Немцы открыли ответный огонь, пуля чиркнула меня поверх плеча, отпрыгнул к Алисе, перезарядил ТТ.
— Ранили?! — повернула она меня к себе, обняла.
— Царапнуло...
Мы стояли прижавшись друг к другу, вдавливаясь в стену упругими молодыми телами. Она жадно прильнула к моим губам своими, а я сунул пистолет в проем окна и выстрел за выстрелом мысленно отсчитал утекающие последние секунды жизни. Стрелял лишь бы отогнать немцев. Остался последний.
Наши уста разомкнулись. Она смотрела мне в глаза.
— Это мой... — тихо ответил я, на молчаливый вопрос в её красивых синих очах.
— Да, Антон, я поняла... Отпусти меня. Я пойду.
— Куда?
— Не хочу, чтобы ты видел. Ты не думай, я не трусиха! У меня воли хватит... Жаль только одного, мне не суждено стать женщиной — с тобой, Антон...
Не знаю, что на меня нашло, но свободная от пистолета рука сама нашла ее колени, растолкала, приподнимая юбку, и стала массировать промежность через трусы. Снять их, не было времени, отвести в сторону — возможности. Плотно-облегающие, хлопчатобумажные, они спасали женщин в военно-полевых условиях от грязи, но не от войны.
У Алисы, из глаза к переносице, сбежала слеза...
— Что ты делаешь, Антон? — тихо, не отталкивая, спросила она.
— Прости... — я прислонился лбом к звезде на её темно-синем берете. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось дать тебе немного того, чего ты еще не испытывала — мужской ласки.
Закинул руку с пистолетом ей за спину. Обнял, прожал к себе. Военврач третьего ранга вкинула синеву своих глаз, куда-то мне в подбородок. Я не видел, но чувствовал, как Алиса смотрит на мою шею. Грязный подтек пота за воротник с тремя алыми кубарями в голубой петлице — это все что у нее есть и больше ничего, ничего не будет.
Ее трусы стали влажными, она ткнулась мне в кадык, пересохшими губами, и шепнула:
— Не останавливайся...
Нервно огладила мне гимнастерку, ниже ремня, приподняла, стала искать в галифе карман. Я чуть повернулся, она проникла и через ткань обхватила мой член...
— Мы успеем, мы успеем... — только и твердила она.
Алиса тихо простонала и схватила ртом мой воротник. Ее трусы стали совсем мокрыми. Она стала гладить мой член быстрей...
Вдали длинного коридора появился фашист с карабином. Он шел, хозяином, рукава светло-серого френча были закатаны до локтя. Увидев нас, он вскинул карабин...
Алиса не видела фашиста, прильнув, она ласкала меня, не остановилась, даже когда раздался выстрел. Лишь на секунду замерла и продолжила. Только после того, как я кончил, она счастливо улыбнулась, вынула руку из кармана моих галифе и обернулась.
В метрах десяти от нас лежал мертвый фриц, кожух-затвор на ТТ в моих руках отъехал назад оповещая — кончались патроны. Где-то совсем недалеко был слышан топот кованых сапог и немецкая речь.
— Зачем, Антон! — крикнула Алиса. — Это же был последний, для себя...
— Не смог... — медленно, проговорил я.
— Как же теперь?!
— Беги в палаты! Я попробую успеть добраться до карабина и гранат...
— Мы ринулись в разные стороны. Алиса кричала мне что любит, что теперь не боится смерти, а я бежал и орал:
— Успею! Я успею!
Сдирая колени по полу, юзом, уткнулся в мертвого фашиста, он лежал на спине — лямка карабина через шею... граната на поясе — она ближе. Я засмеялся дьявольским смехом.
— Черта вам лысого, гансы, а не меня в плен!.. — соскочил на ноги, дергая шнурок в рукояти.
****
— Антошка, я же просила из ванной - чай поставь. Ты чего такой возбужденный?
Передо мной стояла Тина в одних трусиках, ее длинные волосы были замотаны в оба моих полотенца. В общем, она стояла топлес, если не считать, что хитроумное сооружение из банных полотенец, длинными концами, прикрывало и груди.
— Помнишь, что мы сошлись на ознакомительном периоде, — добавила она, включая электрочайник. Не смотри так, а то оденусь.
— Я фашиста убил, — ответил, садясь на стул. — В упор, глаза в глаза.
— Когда?
— Сейчас, только что... Наглый, гад...
— Чай с травами будешь?
— Ты думаешь мне с тетрадью помогать?
— А чего там не так? Ты же читал?
— Мне еще раз повторить?!
Тина подошла ко мне. Пальчиком в грудь, выпрямила мою осанку и устроилась попой на коленях. По столу, не поднимая, подтянула тетрадь к себе.
— Ты слева направо читал. А теперь почитай сверху вниз... Для этого и печатными буквами писано...
С первых же строк такого прочтения, я попал на описания госпиталя, старого дореволюционного здания со стерильными до белизны палатами, где царицей была Алиса Сполохова...
— Ай! Мокро! — вскрикнула Тина, сидя у меня на коленях. Соскочила, оттянула с ягодиц трусики. — Липкое! Варенье, что ли разлил?
Понюхала. Я посмотрел на свои трусы — темное пятно...
Тина пожала плечами, произнесла:
— Сперма... с запахом муската. Ты так сильно меня хочешь?
Я не хотел ей говорить с Тиной об Алисе, пробурчал что-то нечленораздельное про физиологию молодого организма.
— Чистая сменка имеется?.. — усмехнулась она на мой научный подход в проблеме.
Я снова перечитал начало тетради, до событий августа, — тяжелые бои первых месяцев войны, постоянные передислокации на восток, смена полевых аэродромов, злость, бессилие — ничего про госпиталь, но что-то не давало мне её закрыть, отбросить.
— Тин... Тина!.. — крикнул я.
— Чего? — выглянула она из комнаты. — Дай домыть, совсем немного осталось.
— Твой прадед был грамотным?
— Конечно! — она снова скрылась, из кухни какое-то время остались видны только ее голые ступни, пятки, но и они уползли, — Он же летчик...
— Почему, тогда он пишет печатными буквами, словно китайскими иероглифами?..
В ответ Тина завизжала, словно её поймала мышь.
Я оставил тетрадь на столе и бросился в комнату. Она вылетела из-под сексодрома, попой ко мне. Села на согнутые в коленях ноги, вкинула на меня зеленые глаза полные обиды, гнева и еще чего-то такого чего я никогда не испытывал от выражения девичьих очей. Брезгливо, двумя пальцами, держа презерватив, предъявила и спросила:
— Это что?!!
— Резиновое изделие №3...
— Ты хотел сказать №2! Презерватив!
— Ну да, я и сказал, только большой, третий размер.
Тина смерила его глазами...
— Фу! Он пользованный! Отойди!
Она соскочила. Неся его перед собой на расстоянии вытянутой руки, убежала в туалет, послышался смыв бочка.
— Тин, ну чего ты хотела? Я холост, ко мне, естественно, приходили женщины и не всегда по собственному желанию.
— Проститутки! — кинула она, промелькнув из туалета в ванную.
— Увы, увы, увы...
— И не прикасайся ко мне, понял! — послышалось из ванны, из душа зашумела вода. — Меня он не хочет, а...
— Ты что, плачешь? Я войду...
— Нет!!! Я го...
Тина не договорила, я открыл дверь в ванную. Она стояла под душем и усиленно намыливала себя. Яростно терла кожу вихоткой. По её щекам, вперемежку со струйками воды, текли слезы.
— Холодно, закрой... — тихо произнесла она.
Я закрыл, за своей спиной.
— Мог бы и шпингалет поставить...
— От кого мне одному закрываться? — резонно ответил я и протянул к ней свои руки.
— Из-за тебя волосы намочила. Теперь голову промывать надо... — пожаловалась она, когда я её обнял. — Намокнешь...
— Ерунда...
Тина прижалась ко мне обнаженным телом, сложив на груди руки. Упираясь кулачками мне в рубашку, подрагивала.
— Я бабник, циник и эгоист, Тин...
Она кивнула, соглашаясь со мной.
— Утром я просыпаюсь с одной, вечером ложусь с другой, нисколько не заботясь о той, что грела меня прошлой ночью. Возможно, когда я ласкаю очередную жертву своего эгоизма, где-то, кто-то из моих мимолетных отношений, режет себе вены. Упаковками, глотает снотворное... Но это лишь гипотетически — возможно и нет.
Тина снова подтвердила мои слова всхлипом. Её зеленые глаза посмотрели на меня доверчиво, вода из душа заливала ей лицо, но она их не закрывала...
— Всегда предпочитал думать, — продолжил я свою исповедь, — что я давно забыт и та, что была в моей постели, превратившись для меня в эфемерное видение, где-то утишается в объятьях другого мужчины. Всегда... Но сны последних дней, если еще не изменили мое эгоистичное восприятие мира, то интенсивно меняют.
— Да?!
— Да, Тин. Там, в далеком страшном годе, красивая рыжая девчонка, военврач третьего ранга, держит в руках наган с одним оставшимся патроном в барабане. И я, старший лейтенант РККА, лихой парень летчик-истребитель, в которого она влюбилась за непростые сутки первых дней страшной войны, её единственная надежда на спасение. Да и вся ее жизнь — любовь, свадьба, дети, внуки, сжата до минут, последних минут вместе. Даже меня — бабника, циника и эгоиста это пробило...
— Ответ в тетради? — положив голову мне на плечо, уткнувшись носом мне в шею, спросила Тина.
— Я очень надеюсь!
— А у тебя, правда, такой большой... третьего размера?
— Да...
Тина прислонила губы к моему уху и шепнула:
— У меня еще никого не было...
— А...? Там, на кухне!
— Я хотела, ну... Да, хотела! А теперь боюсь... Ты же меня не выгонишь из-за моего девичьего страха?
— Нет... Только у меня кровать одна... и комната.
— Вот и хорошо! Мы сначала привыкнем друг к другу — она отпрянула. — Стеснятся, не будем. Одеваться там — можно раздетыми, как муж и жена.
— Я и не стесняюсь... Что-то я не понял, ты меня что, замуж взяла, с испытательным сроком и ограничениями?
— Ну, существует же гражданский брак, а у нас будет ознакомительный!
— Давай, мойся и приходи на кухню... У меня к тебе по тетради вопросы есть...
Я вышел из ванной и усмехнулся — ознакомительный брак с ограничениями...
— Как из ванной выйдешь, ведро с грязной водой из комнаты, все же убери... Пока я не споткнулся.
— Сними рубашку, мокрая, — крикнула она мне в ответ.
Я вообще разделся и в трусах вернулся на кухню. Ознакомительный, так ознакомительный...
Взял тетрадь. В чем же секрет? Снова прочитал с начала до воздушного боя над брянскими лесами, гибели ведомого. Здесь было все понятно. Совершив таран, выпрыгнул с парашютом, попал к партизанам. Воевал. Весной сорок второго вернулся в авиаполк, снова стал летать. Получил первый орден красного знамени...
Естественно, как две бабы снимали его с дерева со вставшим от молодости членом, ветеран писать не стал. Может и про госпиталь — не стал? Мало ли, начало войны, полная неразбериха...
А может плен?! Это что, Алиса застрелилась, а я струсил?!
От одной этой мысли, я возненавидел самого себ
я. Затошнило, в голове помутилось...
****
Скинул с окна пулемет, бесполезный без патрон.
— Все, Алиса! Осталось две обоймы для ТТ.
— И Бога нет. На чудо надеяться не стоит, — проговорила она, стоя прижимаясь спиной к стене. Девичья грудь выдалась вперед, всколыхнулась выдохом.
Я встал посреди окна, и держа двумя руками пистолет, остервенело, выпустил всю обойму — кожух-затвор откинуло назад. Немцы открыли ответный огонь, пуля чиркнула меня поверх плеча, отпрыгнул к Алисе, перезарядил ТТ.
— Ранили?! — повернула она меня к себе, обняла.
— Царапнуло...
Мы стояли прижавшись друг к другу, вдавливаясь в стену упругими молодыми телами. Она жадно прильнула к моим губам своими, а я сунул пистолет в проем окна и выстрел за выстрелом мысленно отсчитал утекающие последние секунды жизни. Стрелял лишь бы отогнать немцев. Остался последний.
Наши уста разомкнулись. Она смотрела мне в глаза.
— Это мой... — тихо ответил я, на молчаливый вопрос в её красивых синих очах.
— Да, Антон, я поняла... Отпусти меня. Я пойду.
— Куда?
— Не хочу, чтобы ты видел. Ты не думай, я не трусиха! У меня воли хватит... Жаль только одного, мне не суждено стать женщиной — с тобой, Антон...
Не знаю, что на меня нашло, но свободная от пистолета рука сама нашла ее колени, растолкала, приподнимая юбку, и стала массировать промежность через трусы. Снять их, не было времени, отвести в сторону — возможности. Плотно-облегающие, хлопчатобумажные, они спасали женщин в военно-полевых условиях от грязи, но не от войны.
У Алисы, из глаза к переносице, сбежала слеза...
— Что ты делаешь, Антон? — тихо, не отталкивая, спросила она.
— Прости... — я прислонился лбом к звезде на её темно-синем берете. — Прости, я не знаю, что на меня нашло, но мне захотелось дать тебе немного того, чего ты еще не испытывала — мужской ласки.
Закинул руку с пистолетом ей за спину. Обнял, прожал к себе. Военврач третьего ранга вкинула синеву своих глаз, куда-то мне в подбородок. Я не видел, но чувствовал, как Алиса смотрит на мою шею. Грязный подтек пота за воротник с тремя алыми кубарями в голубой петлице — это все что у нее есть и больше ничего, ничего не будет.
Ее трусы стали влажными, она ткнулась мне в кадык, пересохшими губами, и шепнула:
— Не останавливайся...
Нервно огладила мне гимнастерку, ниже ремня, приподняла, стала искать в галифе карман. Я чуть повернулся, она проникла и через ткань обхватила мой член...
— Мы успеем, мы успеем... — только и твердила она.
Алиса тихо простонала и схватила ртом мой воротник. Ее трусы стали совсем мокрыми. Она стала гладить мой член быстрей...
Вдали длинного коридора появился фашист с карабином. Он шел, хозяином, рукава светло-серого френча были закатаны до локтя. Увидев нас, он вскинул карабин...
Алиса не видела фашиста, прильнув, она ласкала меня, не остановилась, даже когда раздался выстрел. Лишь на секунду замерла и продолжила. Только после того, как я кончил, она счастливо улыбнулась, вынула руку из кармана моих галифе и обернулась.
В метрах десяти от нас лежал мертвый фриц, кожух-затвор на ТТ в моих руках отъехал назад оповещая — кончались патроны. Где-то совсем недалеко был слышан топот кованых сапог и немецкая речь.
— Зачем, Антон! — крикнула Алиса. — Это же был последний, для себя...
— Не смог... — медленно, проговорил я.
— Как же теперь?!
— Беги в палаты! Я попробую успеть добраться до карабина и гранат...
— Мы ринулись в разные стороны. Алиса кричала мне что любит, что теперь не боится смерти, а я бежал и орал:
— Успею! Я успею!
Сдирая колени по полу, юзом, уткнулся в мертвого фашиста, он лежал на спине — лямка карабина через шею... граната на поясе — она ближе. Я засмеялся дьявольским смехом.
— Черта вам лысого, гансы, а не меня в плен!.. — соскочил на ноги, дергая шнурок в рукояти.
****
— Антошка, я же просила из ванной - чай поставь. Ты чего такой возбужденный?
Передо мной стояла Тина в одних трусиках, ее длинные волосы были замотаны в оба моих полотенца. В общем, она стояла топлес, если не считать, что хитроумное сооружение из банных полотенец, длинными концами, прикрывало и груди.
— Помнишь, что мы сошлись на ознакомительном периоде, — добавила она, включая электрочайник. Не смотри так, а то оденусь.
— Я фашиста убил, — ответил, садясь на стул. — В упор, глаза в глаза.
— Когда?
— Сейчас, только что... Наглый, гад...
— Чай с травами будешь?
— Ты думаешь мне с тетрадью помогать?
— А чего там не так? Ты же читал?
— Мне еще раз повторить?!
Тина подошла ко мне. Пальчиком в грудь, выпрямила мою осанку и устроилась попой на коленях. По столу, не поднимая, подтянула тетрадь к себе.
— Ты слева направо читал. А теперь почитай сверху вниз... Для этого и печатными буквами писано...
С первых же строк такого прочтения, я попал на описания госпиталя, старого дореволюционного здания со стерильными до белизны палатами, где царицей была Алиса Сполохова...
— Ай! Мокро! — вскрикнула Тина, сидя у меня на коленях. Соскочила, оттянула с ягодиц трусики. — Липкое! Варенье, что ли разлил?
Понюхала. Я посмотрел на свои трусы — темное пятно...
Тина пожала плечами, произнесла:
— Сперма... с запахом муската. Ты так сильно меня хочешь?
Я не хотел ей говорить с Тиной об Алисе, пробурчал что-то нечленораздельное про физиологию молодого организма.
— Чистая сменка имеется?.. — усмехнулась она на мой научный подход в проблеме.