Закрытая гимназия
Пролог.
Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок, игра в самом разгаре! Две девочки явно разгорячены, крутят скакалку изо всех сил, а ещё две прыгают как козочки, форменные тёмно-красные платьица задираются до животов, обнажая девичьи ножки и белые хлопчатобумажные трусики. Ножки в красных туфельках и белых гольфиках стройные, прыгучие, движения их чёткие, отлаженные. Смотреть на них — одно удовольствие! Но всё же делу время, как говорится.
— Так, девочки, перемена окончена, — командует наставник Квинт, — возвращаемся на занятия!
Красные от напряжения, но довольные девчонки собирают скакалки и с весёлыми улыбками идут, взявшись за руки, со двора в здание гимназии.
А гимназия эта не совсем обычная, точнее даже будет сказать — совсем необычная. Да и девочки наши — вовсе не девочки в традиционном смысле этого слова. Ведь традиционно девочек рожали мамы, ну, или, на худой конец, выращивали в пробирках, а вот наши девочки были произведены на фабрике. Фабрике кибернетической жизни, или сокращенно: ФКЖ. На этой фабрике производились не только маленькие милые девочки и не только лишь люди, но выпускались и другие живые и неживые организмы и механизмы. Всех их объединяло одно: новейший сверхмощный искусственный интеллект, являющийся страшным секретом Корпорации, управляющей данной, одной из многих, фабрикой. Но сейчас речь пойдёт всё же не о фабрике, а о её произведениях, обучающихся на данный момент в этой закрытой гимназии.
Девочки зашли в класс и расселись по одиночным партам. Наставница Георгина поприветствовала их. Рядом с ней стояла ещё одна девочка. На ней уже было надето форменное платье и туфли. Это была смуглая высокая брюнетка с миндалевидными темно-карими глазами, как и все фабричные девочки — с безупречно красивым лицом. Георгина представила её остальным:
— Девочки, познакомьтесь, наша новая ученица, Хризантема-Р-747, для вас просто Кики.
Девочки привстали и пропели хором:
— Очень приятно, Кики!
Потом каждая представилась отдельно, начиная с первой парты, заканчивая последней.
— Ирис-М-12, или просто Герда.
— Бархатец-А-379, или просто Джи.
— Ирис-Р-43, или просто Мари.
— Орхидея-С-2408, или просто Номи.
Кики удивлённо вскинула брови:
— Ирисы ведь такая редкость, а у вас сразу два?!
— Так ведь это же территория бывшей северной Европы, — объяснила ей Георгина.
***
Глава 1. Мари.
Она вышла за калитку гимназии ровно в половину второго, и сердце Джима сжалось: впервые увидев её издали, он был потрясён, он не мог предположить, что она столь хрупка и миниатюрна, даже уже не гимназистка, а почти что Красная Шапочка, девочка из сказки, чудесный эльф в красненьком пальтишке и таком же красном платьице под ним.
— Здравствуйте! — Её голосок, звонкий, очаровательный, который он не спутает ни с чьим другим, который он жаждал услышать всю ту проклятую, бесконечно тянущуюся неделю, чуть не сведшую его с ума, неделю мучительной, дурацкой невстречи.
Его руки тянутся к ней, прикасаются, трогают, держат. Он хочет убедиться, что она не призрак, не голограмма в тихо мнущемся пальто.
— Здравствуйте, Джим, — повторяет она, наклоняя голову и исподлобья глядя на него чудесными зелёно-серыми глазами. — Что же вы молчите?
А Джим молчит. И улыбается.
— Долго ждать изволили?
Он мотает головой.
— А я невозможно зашиваюсь с хуманиторой. — Скосив глаза на заваленный старым хламом переулок, она поправляет юбку. — Ума не приложу, что с ней делать. Только три дня назад раздать пособия соизволили наши преподы. Представляете? Три дня. И это на хуманитору! Безобразие.
Джим лишь продолжал улыбаться словно идиот и пялиться на неё.
— Правда, долго меня ожидали? — Она строго морщит тонкие светлые бровки.
— Вовсе нет, Мари.
— Пойдёмте, подышим свежим воздухом. — Она вцепляется в его рукав и тащит за собой.
Он идёт рядом с ней как зомби.
Мари держится за его руку, красные полусапожки цокают по асфальту, крошат подмороженные с ночи лужицы. В этих красных полусапожках и красной форме на школьной площадке он её и увидел впервые. Стоя в мелом очерченном круге, девочки играли в свою любимую игру. Полетел вверх красный мяч, выкрикнули её имя. Она бросилась, но не поймала сразу, мяч ударился об асфальт, подпрыгнул, она схватила его, прижав к красной форменной груди со значком «В», выкрикнула: «Штандер!» И разбежавшиеся гимназистки замерли, парализованные строгим немецким словом. Она метнула мяч в долговязую блондинистую подругу, попала ей в голову, заставив громко и недовольно ойкнуть, и прыснула, зажав рот ладошкой, присела на прелестных ножках в белых колготках, закачала очаровательной, оплетенной русой косою головкой, бормоча что-то извинительное, борясь со своим дивным смехом...
— Дайте мне вашу руку, — вдруг говорит Джим и сам забирает её ручку в перчатке.
— Это ещё зачем? — смотрит она исподлобья.
Он отводит рукав плаща и припадает губами к её запястью, к дурманящей теплоте и нежности. Не противясь, она глядит молча.
— Я без ума от вас, — шепчет он я в эти ручки. — Я от вас без ума... без ума... без ума...
Её бледное эльфийское запястье не шире трёх его пальцев. Он целует его, припадает, словно вампир. Вторая ручка дотягивается до его головы.
— Вы слишком рано поседели, — произносит она тихо. — В тридцадь семь лет и уже почти весь белый! На войне?
Нет, он никогда не воевал.
— Да, в уйгурском плену.
— Бедненький! — Снова гладит его по голове.
Он обнимает её, поднимает к своим губам. Вдруг она ловко, словно белочка, выскальзывает из его объятий, бежит вдаль по переулку. Он пускается вслед за ней. Она сворачивает за угол. Бегает она превосходно.
— Куда же вы? Постойте! — он тоже сворачивает за угол.
Её красное пальтишко с такой же красной шапочкой мелькают впереди. Она бежит по безлюдной улице к серо-бурой громадине окружной стены. Подбегает, встает к стене спиной, широко разводит руки.
Её фигурка настолько крохотна и ничтожна на фоне мрачной пятнадцатиметровой стены, нависшей серой, грозной волной, что ему становится страшно: вдруг это бетонное цунами накроет его радость? И ему никогда больше не доведется держать Мари в своих объятьях?
Джим подбегает к ней. Она
стоит, закрыв глаза, прижав разведенные руки к стене.
— Люблю стоять здесь, — произносит она, не открывая глаз. — И слушать, как за стеной гудит Город. Вот увидеть бы его ещё один разок! Жаль, что нам, сиротам, туда нельзя.
Джим поднимает её как пушинку, шепчет в нежное ухо:
— Смилуйтесь надо мной, мой ангел.
— И чего же вы хотите? — Её руки обвивают его шею.
— Чтобы вы стали моей.
— Любовницей?
— Ну что вы, возлюбленной!
Её губы приближаются к его.
— Даже так?
— Да.
— А как же ваша супруга?
— О, прошу, Мари, не напоминайте мне так жестоко о самом постыдном, я и так разбит и унижен!
— Сколько это будет стоить?
— Десять золотых кредитов.
— Большие деньги, — не по-детски рассудительно говорит она в его губы. — А можно мне... можно на землю?
Он опускает её. Она поправляет шапочку. написано для bеstwеаpоn.ru Её лицо как раз на уровне его сердца, где сейчас происходят атомные взрывы желания.
— Пойдём? — Мари берёт его за руку, словно он её однокашник.
Они идут вдоль грязной и мрачной стены, мимо серых заброшенных и полуразрушенных домов. Джим любуется сосредоточенным личиком своей вожделенной Мари. Она думает и решает.
— Знаете что, — медленно произносит она и останавливается. — Я согласна.
Он сгребает её в охапку, начинает целовать теплое бледное личико.
— Подождите, ну... — упирается она ему в грудь. — Я смогу только на следующей неделе.
— Бессердечная! — Джим опускается перед ней на колено. — Я не доживу до следующей недели! Умоляю — завтра, в любое время.
— Хуманитора, — вздыхает она. — К послезавтра надо написать и сдать. Иначе — сделают мне плохо. С первой четверти я в черном списке. Надо исправляться.
— Я умоляю вас, умоляю! — целует он её тоненькие красные перчатки. — Пятнадцать золотых кредитов!
Мари опять о чём-то задумалась.
— Ну же, ну?! Двадцать, и завтра, молю! И я обещаю попробовать показать вам Город!
— Двадцать пять, и сегодня. — Её голос стал холодным и строгим.
— Да-да, я согласен!
— Кредиты вперёд, сами понимаете.
Джим вскочил, просунул руку за пазуху своего длинного пальто, достал кошелёк и стал суетливо открывать его дрожащими руками. На грязный мокрый асфальт со звоном посыпались блестящие полупрозрачные монеты. Джим упал на колени и стал неловко собирать их. Мари звонко прыснула в ладошку.
— Простите, простите, я такой неловкий! Ой, ты, божечки мои... Вот... Вот ваши кредиты.
Мари забрала из трясущихся ладоней горсть монет. Тщательно пересчитала. Протянула назад сдачу.
— Тут двадцадь семь с половиной, вот ваши два с половиной.
— Не надо, не надо, заберите себе всё! — Джим сжал её ладонь и протянул обратно. — Где вы хотите? В гостинице, в нумерах?
— Здесь недалеко, я ещё хуманитору успею сделать!
Мари снова схватила его за рукав и потащила за собой. Джим тащился за ней как сомнамбула. Они зашли в подворотню, в какой-то глухой тупик. Мари придавила Джима спиной к кирпичной стене. Опустилась перед ним на корточки, распахнула полы длинного серого пальто, расстегнула брючный ремень, спустила штаны вместе с трусами до колен. В лоб ей упёрлась большая красная головка, венчавшая длинный жилистый член.
— Ого! Таким и убить можно! — Мари снова заливисто засмеялась. Ладошка в красных шелковистых перчатках при этом ловко гуляла вдоль раздувшегося ствола.
— Ну же, Мари, милая моя, хватит уже меня мучить! Я же заплатил сполна, и даже больше!
Она хитро улыбнулась, высунула розовый язычок и слизнула прозрачную каплю с раздутой головки. Джим закатил глаза и застонал. Предатели-ноги едва держали его. Мари заглотила всю головку и начала быстро и ловко обсасывать её, не забывая работать язычком. Одной рукой она дрочила его ствол, а второй проникла между ягодиц и ласкала сморщенный анус. Джим приоткрыл глаза и залюбовался такой милой и желанной головкой в красной вязаной шапочке, ритмично насаживающейся на его плоть. Волна наслаждения прокатилась по всему его телу, он начал изливать свои соки внутрь этого волшебного существа. Это продолжалось так долго, что казалось бесконечным, но соки всё лились и лились из него! В глазах у него помутнело, силы стали покидать его тело. В последний момент он успел заметить двух девочек, бесшумно зашедших в их тупик. На них была такая же тёмно-красная форма. Он даже успел узнать ту долговязую блондинку, что схлопотала в своё время мячом по голове. Силы окончательно покинули его тело, а разум погрузился во тьму.
Мари поднялась, облизнула губы. Подобрала красным пальчиком стекающую по подбородку густую белую жидкость и пропихнула в рот. Проглотила.
— Браво, браво! — послышался сзади насмешливый девичий голос.
Мари резко обернулась и увидела двух своих однокашниц.
— Герда, тебя разве не учили, что пугать людей — плохо?
— А где ты здесь видишь людей? — Лицо Герды оставалось непроницаемо холодным. — Ты не про этого? — Она указала на сползшее со стены тело с безжизненным пустым взглядом и нелепо спущенными штанами. Тело Джима как-будто высохло, но синюшный член по прежнему торчал вертикально.
— Не умничай. Не то место и не то время для твоих острот.
В спор вмешалась Номи:
— Сколько Сока с него получилось?
— Семнадцать.
— Да уж, бывало и получше. — С ехидной полуулыбкой заметила Герда.
— Бывало и гораздо хуже! — Мари зло стрельнула глазами.
Их перепалку прервала трель телефона. Мари взяла трубку.
— Наставник Квинт.
— Операция прошла успешно?
— Да.
— Сколько получилось?
— Семнадцать.
— Не так плохо. Хотя я надеялся на двадцать пять.
Мари сморщилась, просунулась руку в карман и швырнула монеты в Джима.
— Утилизатор требуется?
— Да.
— Хорошо, отправляю. Всем назад, в гимназию.
— Есть.
Мари положила трубку. Ещё раз взглянула на остывающее мужское тело. Подняла ногу и со всей силы пнула его по сморщенным яйцам.
— На тебе, получай, за все твои 18 лет, возлюбленный хуев! Только пальто мне помял!
Девочки ушли вдаль, а Джим всё ещё лежал на грязном асфальте. Стеклянные глаза смотрели на мрачное серое небо, а на его нелепо стоящий, фиолетовый член упала первая осенняя снежинка.
Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок, игра в самом разгаре! Две девочки явно разгорячены, крутят скакалку изо всех сил, а ещё две прыгают как козочки, форменные тёмно-красные платьица задираются до животов, обнажая девичьи ножки и белые хлопчатобумажные трусики. Ножки в красных туфельках и белых гольфиках стройные, прыгучие, движения их чёткие, отлаженные. Смотреть на них — одно удовольствие! Но всё же делу время, как говорится.
— Так, девочки, перемена окончена, — командует наставник Квинт, — возвращаемся на занятия!
Красные от напряжения, но довольные девчонки собирают скакалки и с весёлыми улыбками идут, взявшись за руки, со двора в здание гимназии.
А гимназия эта не совсем обычная, точнее даже будет сказать — совсем необычная. Да и девочки наши — вовсе не девочки в традиционном смысле этого слова. Ведь традиционно девочек рожали мамы, ну, или, на худой конец, выращивали в пробирках, а вот наши девочки были произведены на фабрике. Фабрике кибернетической жизни, или сокращенно: ФКЖ. На этой фабрике производились не только маленькие милые девочки и не только лишь люди, но выпускались и другие живые и неживые организмы и механизмы. Всех их объединяло одно: новейший сверхмощный искусственный интеллект, являющийся страшным секретом Корпорации, управляющей данной, одной из многих, фабрикой. Но сейчас речь пойдёт всё же не о фабрике, а о её произведениях, обучающихся на данный момент в этой закрытой гимназии.
Девочки зашли в класс и расселись по одиночным партам. Наставница Георгина поприветствовала их. Рядом с ней стояла ещё одна девочка. На ней уже было надето форменное платье и туфли. Это была смуглая высокая брюнетка с миндалевидными темно-карими глазами, как и все фабричные девочки — с безупречно красивым лицом. Георгина представила её остальным:
— Девочки, познакомьтесь, наша новая ученица, Хризантема-Р-747, для вас просто Кики.
Девочки привстали и пропели хором:
— Очень приятно, Кики!
Потом каждая представилась отдельно, начиная с первой парты, заканчивая последней.
— Ирис-М-12, или просто Герда.
— Бархатец-А-379, или просто Джи.
— Ирис-Р-43, или просто Мари.
— Орхидея-С-2408, или просто Номи.
Кики удивлённо вскинула брови:
— Ирисы ведь такая редкость, а у вас сразу два?!
— Так ведь это же территория бывшей северной Европы, — объяснила ей Георгина.
***
Глава 1. Мари.
Она вышла за калитку гимназии ровно в половину второго, и сердце Джима сжалось: впервые увидев её издали, он был потрясён, он не мог предположить, что она столь хрупка и миниатюрна, даже уже не гимназистка, а почти что Красная Шапочка, девочка из сказки, чудесный эльф в красненьком пальтишке и таком же красном платьице под ним.
— Здравствуйте! — Её голосок, звонкий, очаровательный, который он не спутает ни с чьим другим, который он жаждал услышать всю ту проклятую, бесконечно тянущуюся неделю, чуть не сведшую его с ума, неделю мучительной, дурацкой невстречи.
Его руки тянутся к ней, прикасаются, трогают, держат. Он хочет убедиться, что она не призрак, не голограмма в тихо мнущемся пальто.
— Здравствуйте, Джим, — повторяет она, наклоняя голову и исподлобья глядя на него чудесными зелёно-серыми глазами. — Что же вы молчите?
А Джим молчит. И улыбается.
— Долго ждать изволили?
Он мотает головой.
— А я невозможно зашиваюсь с хуманиторой. — Скосив глаза на заваленный старым хламом переулок, она поправляет юбку. — Ума не приложу, что с ней делать. Только три дня назад раздать пособия соизволили наши преподы. Представляете? Три дня. И это на хуманитору! Безобразие.
Джим лишь продолжал улыбаться словно идиот и пялиться на неё.
— Правда, долго меня ожидали? — Она строго морщит тонкие светлые бровки.
— Вовсе нет, Мари.
— Пойдёмте, подышим свежим воздухом. — Она вцепляется в его рукав и тащит за собой.
Он идёт рядом с ней как зомби.
Мари держится за его руку, красные полусапожки цокают по асфальту, крошат подмороженные с ночи лужицы. В этих красных полусапожках и красной форме на школьной площадке он её и увидел впервые. Стоя в мелом очерченном круге, девочки играли в свою любимую игру. Полетел вверх красный мяч, выкрикнули её имя. Она бросилась, но не поймала сразу, мяч ударился об асфальт, подпрыгнул, она схватила его, прижав к красной форменной груди со значком «В», выкрикнула: «Штандер!» И разбежавшиеся гимназистки замерли, парализованные строгим немецким словом. Она метнула мяч в долговязую блондинистую подругу, попала ей в голову, заставив громко и недовольно ойкнуть, и прыснула, зажав рот ладошкой, присела на прелестных ножках в белых колготках, закачала очаровательной, оплетенной русой косою головкой, бормоча что-то извинительное, борясь со своим дивным смехом...
— Дайте мне вашу руку, — вдруг говорит Джим и сам забирает её ручку в перчатке.
— Это ещё зачем? — смотрит она исподлобья.
Он отводит рукав плаща и припадает губами к её запястью, к дурманящей теплоте и нежности. Не противясь, она глядит молча.
— Я без ума от вас, — шепчет он я в эти ручки. — Я от вас без ума... без ума... без ума...
Её бледное эльфийское запястье не шире трёх его пальцев. Он целует его, припадает, словно вампир. Вторая ручка дотягивается до его головы.
— Вы слишком рано поседели, — произносит она тихо. — В тридцадь семь лет и уже почти весь белый! На войне?
Нет, он никогда не воевал.
— Да, в уйгурском плену.
— Бедненький! — Снова гладит его по голове.
Он обнимает её, поднимает к своим губам. Вдруг она ловко, словно белочка, выскальзывает из его объятий, бежит вдаль по переулку. Он пускается вслед за ней. Она сворачивает за угол. Бегает она превосходно.
— Куда же вы? Постойте! — он тоже сворачивает за угол.
Её красное пальтишко с такой же красной шапочкой мелькают впереди. Она бежит по безлюдной улице к серо-бурой громадине окружной стены. Подбегает, встает к стене спиной, широко разводит руки.
Её фигурка настолько крохотна и ничтожна на фоне мрачной пятнадцатиметровой стены, нависшей серой, грозной волной, что ему становится страшно: вдруг это бетонное цунами накроет его радость? И ему никогда больше не доведется держать Мари в своих объятьях?
Джим подбегает к ней. Она
стоит, закрыв глаза, прижав разведенные руки к стене.
— Люблю стоять здесь, — произносит она, не открывая глаз. — И слушать, как за стеной гудит Город. Вот увидеть бы его ещё один разок! Жаль, что нам, сиротам, туда нельзя.
Джим поднимает её как пушинку, шепчет в нежное ухо:
— Смилуйтесь надо мной, мой ангел.
— И чего же вы хотите? — Её руки обвивают его шею.
— Чтобы вы стали моей.
— Любовницей?
— Ну что вы, возлюбленной!
Её губы приближаются к его.
— Даже так?
— Да.
— А как же ваша супруга?
— О, прошу, Мари, не напоминайте мне так жестоко о самом постыдном, я и так разбит и унижен!
— Сколько это будет стоить?
— Десять золотых кредитов.
— Большие деньги, — не по-детски рассудительно говорит она в его губы. — А можно мне... можно на землю?
Он опускает её. Она поправляет шапочку. написано для bеstwеаpоn.ru Её лицо как раз на уровне его сердца, где сейчас происходят атомные взрывы желания.
— Пойдём? — Мари берёт его за руку, словно он её однокашник.
Они идут вдоль грязной и мрачной стены, мимо серых заброшенных и полуразрушенных домов. Джим любуется сосредоточенным личиком своей вожделенной Мари. Она думает и решает.
— Знаете что, — медленно произносит она и останавливается. — Я согласна.
Он сгребает её в охапку, начинает целовать теплое бледное личико.
— Подождите, ну... — упирается она ему в грудь. — Я смогу только на следующей неделе.
— Бессердечная! — Джим опускается перед ней на колено. — Я не доживу до следующей недели! Умоляю — завтра, в любое время.
— Хуманитора, — вздыхает она. — К послезавтра надо написать и сдать. Иначе — сделают мне плохо. С первой четверти я в черном списке. Надо исправляться.
— Я умоляю вас, умоляю! — целует он её тоненькие красные перчатки. — Пятнадцать золотых кредитов!
Мари опять о чём-то задумалась.
— Ну же, ну?! Двадцать, и завтра, молю! И я обещаю попробовать показать вам Город!
— Двадцать пять, и сегодня. — Её голос стал холодным и строгим.
— Да-да, я согласен!
— Кредиты вперёд, сами понимаете.
Джим вскочил, просунул руку за пазуху своего длинного пальто, достал кошелёк и стал суетливо открывать его дрожащими руками. На грязный мокрый асфальт со звоном посыпались блестящие полупрозрачные монеты. Джим упал на колени и стал неловко собирать их. Мари звонко прыснула в ладошку.
— Простите, простите, я такой неловкий! Ой, ты, божечки мои... Вот... Вот ваши кредиты.
Мари забрала из трясущихся ладоней горсть монет. Тщательно пересчитала. Протянула назад сдачу.
— Тут двадцадь семь с половиной, вот ваши два с половиной.
— Не надо, не надо, заберите себе всё! — Джим сжал её ладонь и протянул обратно. — Где вы хотите? В гостинице, в нумерах?
— Здесь недалеко, я ещё хуманитору успею сделать!
Мари снова схватила его за рукав и потащила за собой. Джим тащился за ней как сомнамбула. Они зашли в подворотню, в какой-то глухой тупик. Мари придавила Джима спиной к кирпичной стене. Опустилась перед ним на корточки, распахнула полы длинного серого пальто, расстегнула брючный ремень, спустила штаны вместе с трусами до колен. В лоб ей упёрлась большая красная головка, венчавшая длинный жилистый член.
— Ого! Таким и убить можно! — Мари снова заливисто засмеялась. Ладошка в красных шелковистых перчатках при этом ловко гуляла вдоль раздувшегося ствола.
— Ну же, Мари, милая моя, хватит уже меня мучить! Я же заплатил сполна, и даже больше!
Она хитро улыбнулась, высунула розовый язычок и слизнула прозрачную каплю с раздутой головки. Джим закатил глаза и застонал. Предатели-ноги едва держали его. Мари заглотила всю головку и начала быстро и ловко обсасывать её, не забывая работать язычком. Одной рукой она дрочила его ствол, а второй проникла между ягодиц и ласкала сморщенный анус. Джим приоткрыл глаза и залюбовался такой милой и желанной головкой в красной вязаной шапочке, ритмично насаживающейся на его плоть. Волна наслаждения прокатилась по всему его телу, он начал изливать свои соки внутрь этого волшебного существа. Это продолжалось так долго, что казалось бесконечным, но соки всё лились и лились из него! В глазах у него помутнело, силы стали покидать его тело. В последний момент он успел заметить двух девочек, бесшумно зашедших в их тупик. На них была такая же тёмно-красная форма. Он даже успел узнать ту долговязую блондинку, что схлопотала в своё время мячом по голове. Силы окончательно покинули его тело, а разум погрузился во тьму.
Мари поднялась, облизнула губы. Подобрала красным пальчиком стекающую по подбородку густую белую жидкость и пропихнула в рот. Проглотила.
— Браво, браво! — послышался сзади насмешливый девичий голос.
Мари резко обернулась и увидела двух своих однокашниц.
— Герда, тебя разве не учили, что пугать людей — плохо?
— А где ты здесь видишь людей? — Лицо Герды оставалось непроницаемо холодным. — Ты не про этого? — Она указала на сползшее со стены тело с безжизненным пустым взглядом и нелепо спущенными штанами. Тело Джима как-будто высохло, но синюшный член по прежнему торчал вертикально.
— Не умничай. Не то место и не то время для твоих острот.
В спор вмешалась Номи:
— Сколько Сока с него получилось?
— Семнадцать.
— Да уж, бывало и получше. — С ехидной полуулыбкой заметила Герда.
— Бывало и гораздо хуже! — Мари зло стрельнула глазами.
Их перепалку прервала трель телефона. Мари взяла трубку.
— Наставник Квинт.
— Операция прошла успешно?
— Да.
— Сколько получилось?
— Семнадцать.
— Не так плохо. Хотя я надеялся на двадцать пять.
Мари сморщилась, просунулась руку в карман и швырнула монеты в Джима.
— Утилизатор требуется?
— Да.
— Хорошо, отправляю. Всем назад, в гимназию.
— Есть.
Мари положила трубку. Ещё раз взглянула на остывающее мужское тело. Подняла ногу и со всей силы пнула его по сморщенным яйцам.
— На тебе, получай, за все твои 18 лет, возлюбленный хуев! Только пальто мне помял!
Девочки ушли вдаль, а Джим всё ещё лежал на грязном асфальте. Стеклянные глаза смотрели на мрачное серое небо, а на его нелепо стоящий, фиолетовый член упала первая осенняя снежинка.