Женщины-метеоры. Свет памяти.
С чего обычно начинаются приятные воспоминания об армии, вдруг, за бутылкой пива, когда тебе почти пятьдесят? Правильно, — с женщин начинаются. Женщинами, что мелькнули в твоей жизни в погонах, звездочкой по небу, они и заканчиваются. Дальше, служба и солдатская дружба. Но, в подсознании, количестве выпитого пива, в мужской компании это на втором месте, не на первом.
Для любителей армейских банных историй, которые нет-нет да проскакивают в эротической прозе определенной направленности, скажу кратко: баня в армии — совсем не деревенская парная, топится раз в неделю, и для рот первой очереди всегда холодная, даже летом. Солдатская баня — толстые кирпичные стены, зеленый кафель, медные раздельные краники, гнутые жестяные тазики, деревянные скамьи, изрезанные надписями-датами дембеля. Сотня голых мужиков с висячими, скукоженными членами, с одним на всех желанием как можно быстрее вылить на себя некоторое количество теплой, еще не нагретой воды и выскочить в предбанник за одеждой.
Конечно, настоящему мужчине есть много, что вспомнить из армейских будней двух лет, но не в данном жанре...
Армия начинается с военкомата. Про медкомиссии при военкомате много эротических рассказов, но все они выдуманные и очень часто теми, кто даже не представляет, что такое медкомиссия при заборе в армию. Помню, наше старое еще деревянное здание городского военкомата, проходные, замкнутые по кругу комнаты с высокими потолками. Светлые проемы окон и белые, до ряби в глазах, медицинские халаты, колпаки. Выстроенные в вереницу парни, «топлес», молодым лейтенантом, со знаками медицинской службы, змеей и чашей, в петлицах, проходящие в порядке очереди одного врача за другим, в темпе канкан-галопа.
Не знаю, как было у других, а когда я проходил комиссию, кроме хирурга-мужчины, — здорового такого, мощного, были одни дамы бальзаковского и забальзаковского возраста. Набирали их что ли? По городским поликлиникам, исходя из пристрастия посмотреть. Врачей, само собой, призывники обычно проходят в плавках, но там, где проверяют на венерические заболевания, от лейтенанта звучала четкая команда: плавки спустить, головку оголить!
Подхожу. Сидит женщина, белокурая, миловидная, приятная, — призывался я весной последним набором, почти летом, и уже было жарко, — сидит в белом накрахмаленном медицинском халате и скорее всего на голое тело. Если ты уже знаешь, что такое женщина, то чувствуешь ее флюиды, если даже не видишь обнаженной. Обычно у дам среднего возраста грудь без лифчика при движениях колышется, ноги неимоверно плотно сомкнуты, на щеках легкий румянец и такая милая загадочность. В общем, подхожу, звучит горластая команда: плавки стянуть! Удовольствие ему, летехе, что ли это доставляло?! Выполняю. Мой член принимает форму не совсем эрекции, а такой — полу на полу. Дальше, как и полагается, следующая команда: головку оголить! Ну, тут он у меня, как лицо допризывное, присяги еще не принимавшее, совсем вздыбился!
Стою смирно, руки опустил по швам. Не знаю, что делать. Врач пристально посмотрела на меня, со смешинкой во взгляде, спокойно взяла со стаканчика с холодной водой, что стоял на столе возле нее, стеклянную палочку, сантиметров десять длиной с заоваленными концами, и
резко так, но тихонько, ударила по самому кончику. Член поник в момент.
Я бы не сказал, что это было больно, но очень эффективно. Она спрятала улыбку за суровостью и начала спрашивать: не болел? не имел? и так далее. Стеклянная палочка перекочевала в другой стакан. Так как в обоих стаканах было примерно равное количество стеклянных палочек, я понял, что не один такой — в боевом взводе наизготовку, подхожу к ней.
Второй случай у меня был уже в армии. Неожиданно выявили у меня инфекционную болезнь, как потом выяснялось ошибочно. Ночью, сняв с разгрузки вагона с углем, в ручную, лопатами, на скорой помощи, серенной и мигалками, меня срочно отправили из воинской части МВО в Воскресенск, инфекционную гражданскую больницу. А там уже ждет мойщица, женщина лет шестидесяти, полная и улыбчивая.
Встретила она меня в своих пенатах полотенцем, мочалкой и мылом. В длинной безразмерной рубашке без рукавов, с вырезом, вроде как у обычной майки с лямками и в клеенчатом непромокаемом фартуке с рисунком квадратиками. Все мои заявления, протесты: сам помоюсь! она даже рассматривать не захотела. «Так положено, больной! Раздевайтесь полностью и в ванну!».
Залез. Стою, а она меня намывает с особой тщательностью — как положено. Ее почти оголенная грудь, такая с конопушкими и меленькой сеточкой морщинок в ложбинке, — запомнил же! Хоть и старческая, но когда около года не видел вообще никакой, ее прелести, которые я тут же дорисовал полностью в своем голодном от недостатка телесных удовольствий уме, начали навивать на меня скабрезные мысли, отображаясь на моем члене увеличением и твердостью.
В нашей воинской части не было женщин, — совсем! Врач, — мужчина, медбрат, такой же солдат-срочник. Фильмы, и те привозили, так скажем — не мелодрамы. Помню, на двадцать третье февраля к нам, как в образцовую воинскую часть, приезжал концерт московской филармонии. В программе был номер "женщина-змея", женщины в обтягивающем костюме телесного цвета. Сексуальное напряжение, среди рядов восемнадцатилетних, девятнадцатилетних... зрителей в погонах, вылилось в такой экстаз-восторг, что офицерам пришлось нас успокаивать привычными в армии методами. А тут женщина! Живая, теплая, с почти обнажена. Женщина в пяти сантиметрах от тебя соблазнительно колышет объемной, в веснушках, грудью...
Управившись со мной в целом, стала она усилено промывать мой член. Из мыслей у меня крутилась только одна — не кончить бы, прямо в ее руки. Видимо, женщина, пожилая и мудрая, все поняла. Сделала вид, забыла нечто очень необходимое для мытья, поправила под майкой свое достояние, почти вывалив на мой взор. С какой-то материнской тоской поглядела, помимо моей воли, растущую во мне мужскую силу и ненадолго вышла.
Пару движений и член забился в моей руке, извергаясь...
Когда она зашла снова, первым делом посмотрела на него, сдержала свое лицо в заботливости и тщательно его промыла. Заботливо поглаживая и приговаривая: «Вот и хорошо. Помылись солдат, теперь и легче, и спать будет сладко...».
Что она имела в виду? Принятую мной больничную ванну или мой опавший после излития член? Наверное, и то, и другое...
Странная штука — свет памяти под холодное пивко.
Для любителей армейских банных историй, которые нет-нет да проскакивают в эротической прозе определенной направленности, скажу кратко: баня в армии — совсем не деревенская парная, топится раз в неделю, и для рот первой очереди всегда холодная, даже летом. Солдатская баня — толстые кирпичные стены, зеленый кафель, медные раздельные краники, гнутые жестяные тазики, деревянные скамьи, изрезанные надписями-датами дембеля. Сотня голых мужиков с висячими, скукоженными членами, с одним на всех желанием как можно быстрее вылить на себя некоторое количество теплой, еще не нагретой воды и выскочить в предбанник за одеждой.
Конечно, настоящему мужчине есть много, что вспомнить из армейских будней двух лет, но не в данном жанре...
Армия начинается с военкомата. Про медкомиссии при военкомате много эротических рассказов, но все они выдуманные и очень часто теми, кто даже не представляет, что такое медкомиссия при заборе в армию. Помню, наше старое еще деревянное здание городского военкомата, проходные, замкнутые по кругу комнаты с высокими потолками. Светлые проемы окон и белые, до ряби в глазах, медицинские халаты, колпаки. Выстроенные в вереницу парни, «топлес», молодым лейтенантом, со знаками медицинской службы, змеей и чашей, в петлицах, проходящие в порядке очереди одного врача за другим, в темпе канкан-галопа.
Не знаю, как было у других, а когда я проходил комиссию, кроме хирурга-мужчины, — здорового такого, мощного, были одни дамы бальзаковского и забальзаковского возраста. Набирали их что ли? По городским поликлиникам, исходя из пристрастия посмотреть. Врачей, само собой, призывники обычно проходят в плавках, но там, где проверяют на венерические заболевания, от лейтенанта звучала четкая команда: плавки спустить, головку оголить!
Подхожу. Сидит женщина, белокурая, миловидная, приятная, — призывался я весной последним набором, почти летом, и уже было жарко, — сидит в белом накрахмаленном медицинском халате и скорее всего на голое тело. Если ты уже знаешь, что такое женщина, то чувствуешь ее флюиды, если даже не видишь обнаженной. Обычно у дам среднего возраста грудь без лифчика при движениях колышется, ноги неимоверно плотно сомкнуты, на щеках легкий румянец и такая милая загадочность. В общем, подхожу, звучит горластая команда: плавки стянуть! Удовольствие ему, летехе, что ли это доставляло?! Выполняю. Мой член принимает форму не совсем эрекции, а такой — полу на полу. Дальше, как и полагается, следующая команда: головку оголить! Ну, тут он у меня, как лицо допризывное, присяги еще не принимавшее, совсем вздыбился!
Стою смирно, руки опустил по швам. Не знаю, что делать. Врач пристально посмотрела на меня, со смешинкой во взгляде, спокойно взяла со стаканчика с холодной водой, что стоял на столе возле нее, стеклянную палочку, сантиметров десять длиной с заоваленными концами, и
резко так, но тихонько, ударила по самому кончику. Член поник в момент.
Я бы не сказал, что это было больно, но очень эффективно. Она спрятала улыбку за суровостью и начала спрашивать: не болел? не имел? и так далее. Стеклянная палочка перекочевала в другой стакан. Так как в обоих стаканах было примерно равное количество стеклянных палочек, я понял, что не один такой — в боевом взводе наизготовку, подхожу к ней.
Второй случай у меня был уже в армии. Неожиданно выявили у меня инфекционную болезнь, как потом выяснялось ошибочно. Ночью, сняв с разгрузки вагона с углем, в ручную, лопатами, на скорой помощи, серенной и мигалками, меня срочно отправили из воинской части МВО в Воскресенск, инфекционную гражданскую больницу. А там уже ждет мойщица, женщина лет шестидесяти, полная и улыбчивая.
Встретила она меня в своих пенатах полотенцем, мочалкой и мылом. В длинной безразмерной рубашке без рукавов, с вырезом, вроде как у обычной майки с лямками и в клеенчатом непромокаемом фартуке с рисунком квадратиками. Все мои заявления, протесты: сам помоюсь! она даже рассматривать не захотела. «Так положено, больной! Раздевайтесь полностью и в ванну!».
Залез. Стою, а она меня намывает с особой тщательностью — как положено. Ее почти оголенная грудь, такая с конопушкими и меленькой сеточкой морщинок в ложбинке, — запомнил же! Хоть и старческая, но когда около года не видел вообще никакой, ее прелести, которые я тут же дорисовал полностью в своем голодном от недостатка телесных удовольствий уме, начали навивать на меня скабрезные мысли, отображаясь на моем члене увеличением и твердостью.
В нашей воинской части не было женщин, — совсем! Врач, — мужчина, медбрат, такой же солдат-срочник. Фильмы, и те привозили, так скажем — не мелодрамы. Помню, на двадцать третье февраля к нам, как в образцовую воинскую часть, приезжал концерт московской филармонии. В программе был номер "женщина-змея", женщины в обтягивающем костюме телесного цвета. Сексуальное напряжение, среди рядов восемнадцатилетних, девятнадцатилетних... зрителей в погонах, вылилось в такой экстаз-восторг, что офицерам пришлось нас успокаивать привычными в армии методами. А тут женщина! Живая, теплая, с почти обнажена. Женщина в пяти сантиметрах от тебя соблазнительно колышет объемной, в веснушках, грудью...
Управившись со мной в целом, стала она усилено промывать мой член. Из мыслей у меня крутилась только одна — не кончить бы, прямо в ее руки. Видимо, женщина, пожилая и мудрая, все поняла. Сделала вид, забыла нечто очень необходимое для мытья, поправила под майкой свое достояние, почти вывалив на мой взор. С какой-то материнской тоской поглядела, помимо моей воли, растущую во мне мужскую силу и ненадолго вышла.
Пару движений и член забился в моей руке, извергаясь...
Когда она зашла снова, первым делом посмотрела на него, сдержала свое лицо в заботливости и тщательно его промыла. Заботливо поглаживая и приговаривая: «Вот и хорошо. Помылись солдат, теперь и легче, и спать будет сладко...».
Что она имела в виду? Принятую мной больничную ванну или мой опавший после излития член? Наверное, и то, и другое...
Странная штука — свет памяти под холодное пивко.